Она сказала:

– Прости за вчерашнее.

– Почему ты просишь прощения?

– Я собиралась рассказать Ральфу. Ты наверняка разочарован. Я знаю, что ты рассердился на меня, я сразу поняла.

– Я не рассердился, – сказал Пол.

– Я скажу ему сегодня. Послушай, что ты будешь делать с Джессикой? То есть с ее школой? Тебе придется известить их.

Настала пора рассказать ей. Он не один, у него есть Нина, его товарищ, его доверенное лицо. С ней он может поделиться. Он расскажет ей, и, возможно, она поможет… Но каким-то образом Гарнет понял – еще до того, как подумал об этом, – что ничего ей не расскажет. Она страшно испугается, но причина была не в этом. Нина говорила о всяких мерах, которые следовало принять. В конце концов, он не обязан уведомлять Апсоланда, потому что наняли-то его как раз в услужение к ней. Но она, кажется, превращает в шутку то, что он нанят на работу. Пол был не в состоянии улыбаться.

Они сели рядышком на диван. Их могли видеть доставщики растений, Мария могла видеть, если бы посмотрела в окно. Казалось, что Нине безразлично, что они подумают. Она взяла его за руку.

– Я хотела провести с тобой весь день, но вчера вечером позвонили эти люди. Они мои родственники… ну, далекие, но родственники. Они здесь в отпуске и хотят заехать, мне пришлось пригласить их на обед. Пол, я очень сожалею, но это всего на один день.

– Не имеет значения, – сказал он.

Это была отсрочка. Гарнет спросил себя, как он выкрутится, если телефон зазвонит сейчас. Он мог только держать ее за руку, то и дело крепко сжимая ей пальцы. Нина сказала:

– Все то время, что ты здесь, я с каждым днем боюсь все меньше и меньше. Моя уверенность в своих силах растет, благодаря ей я перестала фантазировать и учусь воспринимать вещи без преувеличения. Какой вред от того, что сумасшедший написал мне письмо и сказал, что собирается похитить меня? Ничего у него не получится, раз ты здесь. Все эти ограды, ворота и фонари, что понаставил Ральф, не помогли мне так, как помог ты.

– Я ничего не сделал, – сказал он.

– Ты просто был здесь. Я стала сильной, твердой, разумной и рассудительной – и я люблю тебя.

Он обнял ее в полумраке холла. Это было утешением, мелким и недостаточным, но утешением, – обнимать другого человека и чувствовать тепло его тела, слышать его дыхание. Когда она высвободилась из его объятий и за ней закрылась дверь, он подумал: почему не звонит телефон, почему они не звонят?

Уехали доставщики, уехал грузовик. Пол увидел, что Нина, вместо того чтобы немедленно вернуться в дом, прошла в зимний сад и внимательно изучает свои новые, унылые растения. Они напоминали ему цветочное убранство какой-нибудь гостиницы или конференц-зала. Казалось, что она очень далеко от него. «Я практически ее не знаю, – подумал Пол. – Кто она?»

Эти слова были непроизвольно произнесены вслух. То ли телефонный звонок стал ответом на слова, то ли сами слова спровоцировали звонок. Он взял трубку, назвал свой номер и услышал дыхание.

– Кто это?

– Вам не нужно знать мое имя. – Это был тот самый человек, который предлагал ему двести тысяч фунтов, второй голос. – Вы получили посылку?

Ему очень хотелось послать его.

– Да, – сказал он спокойно.

– Полагаю, вы узнали волосы. Мы решили, что в сопроводительном письме надобности нет. С нею все в порядке; переживает немного, но этого и следовало ожидать. Не сомневаюсь, вы помните – мой друг сказал вам, что вы должны кое-что сделать для нас?

– Мне было бы стыдно называть такого человека другом.

– Глупо, – сказал голос. – Зря вы оскорбляете нас, это вас никуда не приведет. Разве вы не хотите узнать, как вернуть Джессику?

– Конечно, хочу.

– Вы можете получить ее завтра. Как вам такое?

Даже ради Джессики Пол не мог допустить, чтобы этот человек мучил его просто так, из удовольствия.

– Скажите, что я должен делать. – Он говорил резко. Кажется, это возымело немедленный эффект.

– Отдайте нам Принцессу. В обмен. Отдайте нам Принцессу и можете получить Джессику.

– Кого?..

Гарнет задумался, пытаясь понять, кого похититель имел в виду, но понять так и не смог.

– Нину Эбботт, – сказал мужчина. – Мы хотим ее в обмен на Джессику.

Старый отец Мамы, которого, как предполагалось, мы должны были называть дедушкой, изредка приходил нас повидать. Он приходил по воскресеньям на обед. Папа ездил за ним на машине и привозил к нам. У дедушки были ноги колесом, как у жокея, и он ходил согнувшись из-за артрита. Когда-то, примерно пятьдесят лет назад, он был батраком на ферме, так это тогда называлось. Сейчас таких называют сельхозрабочими. Дедушка часто рассказывал о тех местах, думаю, это был Гемпшир. По сути, он только об этом и говорил.

Он рассказывал, что в тех краях никуда нельзя было ходить. Это считалось нарушением владения. Тебя тут же пристрелили бы егеря, если бы ты не попался в капкан. Папа говорил, что он, должно быть, имеет в виду более давние времена, лет сто пятьдесят назад, но дедушка настаивал. Он рассказывал, что единственными, кому разрешалось ходить где угодно, были охотники на лис и люди, охотившиеся на зайцев с биглями. Ну, возможно, во времена дедушки было именно так, а может, и иначе, но сейчас все совсем по-другому. И главным образом потому, что вокруг никого нет. Сельхозработы полностью механизированы, и хотя вероятность встретить кого-то очень мала, можно все же увидеть одинокого мужчину, управляющего трактором или каким-нибудь похожим на танк агрегатом, – только и он, вместе с сигаретами, сэндвичами, пивом и наушниками, будет заперт внутри своей кабины.

Если надо убить сорняки, они посылают вертолет, который разбрызгивает отраву. Бо́льшую часть времени поля и леса пусты. Они похожи на города ночью; отличие в том, что и ночью, и днем они одинаковые. На селе запружены только дороги, открытая же местность предоставлена природе или тому, что от нее осталось. Вот поэтому для нас не составляло труда перегонять кемпер в различные укромные местечки.

В первую ночь мы проехали двадцать миль на север и встали в лесу. Это была сущая глухомань. Мы проехали через деревню, имевшую весь полагающийся набор: церковь, парочка пабов, администрация, принаряженные большие дома, обязательные силосные башни и зернохранилища на окраине. Наш лес находился в долине, до него можно было добраться по грунтовке, ответвлявшейся от шоссе. Оттуда не было видно ни одного дома, даже церковной колокольни видно не было.

Тилли все организовала, даже запаслась едой. Она пожарила на гриле сосиски, и мы съели их с консервированной картошкой и горошком, который разморозили и подогрели. Джессика к этому времени уже заснула, что было хорошо, потому что мы не могли бы есть в ее присутствии – ведь наши лица были бы скрыты чулками. Она вообще отказалась есть, но сказала, что выпьет чашку какао. Тилли очень настаивала на какао, что было не в ее характере. Я понял почему, когда Джессика заснула. Тилли подмешала в него снотворное. Оно было в капсулах, и Тилли вскрыла одну и высыпала порошок в чашку, где уже было какао с молоком и сахаром.