– У вас есть эта запись? – спросил Лински.

Николай Петрович отпер сейф, достал папку. Протянул Линскому ксерокопию старинного документа.

– Прекрасно, Николай! – сказал Лински. – Михаэль Кошкин-Катц – ваш троюродный дедушка, – он достал бумагу с родословным древом. – Вот: сын Алексея Ивановича, сына Ивана Григорьевича, брата вашего прапрадеда.

– Но я о нем ничего не слышал.

– Это ясно. После войны он выполнял деликатные поручения. Молодой офицер. Ездил в Германию и Австрию. В пятьдесят третьем году ушел в американскую зону.

– Ну, и что это за наследство? – сдался Николай Петрович.

– Не знаю, – сказал Лински. – Оно здесь.

Он вытащил из портфеля кожаный футляр, как для ноутбука, а оттуда – плоскую серую коробку.

– Это маленький сейф, – сказал он. – Тут цифровой замок. Я не знаю шифр. Подпишите бумаги и забирайте.

Николай Петрович позвонил Васе Малинину – тому, который разыскал могилу Леночки. Вася приехал к нему домой.

– Интересно, что там лежит? – нервно спросил Николай Петрович.

– Прадедушкины письма. Два старых фото. Сушеный цветок, – сказал Вася, перебирая колесики цифрового замка.

– Фу, как скучно! А вдруг золотые облигации банка «Лионский Кредит»?

– Ага! – засмеялся Вася. – Или масонский фартук, дающий власть над тайной сетью лож… Хоп! Кажется, есть!

Сейф открылся, как книжка.

Внутри лежала толстая тетрадь.

«Журнал перегов. пред. СНК и рейхсканцл. Герм.» – было написано на обложке.

– Ни фига себе! – Николай Петрович схватил ее, раскрыл.

Там были наклеены телеграфные ленты.

– Шеф говорит, что искренне огорчен, но вынужден, – прочел он.

– Закрой и положи на стол! – раздался от двери жестяной голос.

Они обернулись.

В дверях стоял человек в кожаном костюме, шнурованных сапогах и мотошлеме. Лицо было целиком закрыто очками и стальным забралом. Наверное, из-за этого голос казался таким странным.

В руках у человека был короткоствольный автомат с глушителем.

– На стол, сказано!

Николай Петрович осторожно положил тетрадку на журнальный столик.

– Зажигалку взял! – скомандовал человек.

– Я не курю, простите, – сказал Николай Петрович.

Но Вася, к сожалению, курил. На столе лежала пачка сигарет и зажигалка.

– Что вы хотите? – как можно вежливее сказал Вася.

– Поджигай тетрадь.

– Исторический, некоторым образом, документ, между прочим, – рассудительно ответил Вася. – Потомки не простят. Опять же, дом спалить можно. Но, ежели настаиваете уничтожить, прикажете в сортир спустить? – и он приподнялся в кресле.

– Сидеть!

Из автомата полыхнуло. Вася рухнул в кресло, держась за простреленную икру.

– Поджигай, – повторил человек.

– Что делать будем? – спросил Вася у Николая Петровича.

– Вас, козлов, мочить, – сказал человек.

– За что? – закричал Николай Петрович. – Да провалитесь вы все с вашими военными тайнами, дайте людям жить спокойно! На! Бери! Подавись! – он швырнул тетрадку в человека.

Тот поймал ее на лету и вдруг, перебежав через комнату, выскочил в открытую балконную дверь и спрыгнул вниз. Это был второй этаж.

Хрустнули ветки кустарника внизу, и тут же взревел мотор. Вой мотоцикла удалялся по переулку.

Вася встал, прихрамывая. Крови не было. Он подошел к балконной двери, вышел на балкон. Длинно выматерился.

– Козлы и есть, – Вася вернулся в комнату, держа в руках автомат, брошенный налетчиком. – Нас на муляж развели. Смотри, это травматика в муляже!

– Что ж ты оробел? – спросил Николай Петрович. – Ты же ГРУшник.

– Я не спецназ, я аналитик, – ответил Вася. – Хотя в мероприятиях участвовал. Но тут любой обалдеет. Понимаешь, любой противник, у него нормальный вид. Костюм, камуфляж, талибанский халат. А не такая гадость. Как в кино, блин, – он сел, потирая ногу. – Терминатор, сука…

– Скорую вызвать?

– Еще чего, – Вася закатал брючину; там был синяк. – Само пройдет. Но красиво, признай! – он даже поцокал языком. – Вот это профи, я понимаю. Скажешь, он сильно рисковал? Ого! Еще бы. Но успех – это сумма рисков. Молодец. Уважаю.

– Надо, наверное, позвонить…

– Куда? – усмехнулся Вася.

– Тебе, наверное, виднее. Куда звонят в таких случаях.

– В таких случаях сидят тихо, – прошептал Вася. – А в тетрадке был бабушкин девичий дневник. Судя по цветочкам и ангелочкам. Но – по-немецки. А ты немецкого не знаешь. Понял?

Николай Петрович кивнул.

Зазвонил мобильник.

На экране высветилось: «Алина». Звонила жена.

– Привет, малыш, ты где? – сказал Николай Петрович.

Незнакомый мужской голос ответил:

– Лейтенант Доценко, ГИБДД. Вы знаете гражданку с короткой белой стрижкой, в золотых часах «Омега»?

– Травмы, несовместимые… – сказал врач. – На скорости сто сорок, без шлема…

– Без шлема?! – Николай Петрович оттолкнул врача и побежал по коридору.

Перед дверью палаты он остановился.

Мысли бежали и сталкивались. Она не умеет водить мотоцикл. Допустим, научилась. Тайком от него. Да, да, он почти не бывает дома, она одна целыми днями, мало ли что ей в голову могло взбрести. Она не умеет стрелять, прыгать из окна. Ладно, допустим, тоже научилась. Тогда, получается, Катя сказала правду – Алина хочет, чтоб его не было. Не за деньги, не за квартиру-дачу… Какая-то жуткая ненависть. За что?

Но почему без шлема? Она же была в полной экипировке!

Николай Петрович открыл дверь.

– За что ты меня ненавидел? – проговорила Алина.

Она тяжело и редко дышала. Ее лицо было сплошной кровоподтек.

– Я тебя любила. Ты хотел меня убить, – едва шептала Алина. – Ты меня заказал. Ей. Чтоб жениться на ее дочке. Она мне рассказала правду.

Николай Петрович схватился за голову.

– Я ей ключи дала… и внизу ждала на мотоцикле… Я сзади сидела…

– Я очень тебя люблю! – крикнул Николай Петрович и заплакал от стыда – так это прозвучало глупо, пошло, ненатурально.