– Неважно!

– Я все равно узнаю! Я все про тебя узнаю!

– Не выйдет! – и она быстро пошла к выходу.

– Увидишь! – крикнул он ей вслед.

Он сделал шаг к выходу, но потом вернулся, сел за столик.

Официант принес бутылочку минеральной воды.

– Я не заказывал, – сказал Николай Петрович.

– За счет заведения, – сказал официант, наливая воду в стакан с соломинкой.

Николай Петрович хмыкнул и задумался.

Во-первых, черт знает что!

Во-вторых, кто она такая?

В-третьих, зачем ей это надо?

И наконец – какие могут быть юридические последствия.

«Ладно, – думал Николай Петрович. – Кто она такая и чего добивается, это мы поймем по ходу дела».

Мы – то есть «я и мой клиент». То, что в данном случае это был один и тот же человек, – не важно. Есть гражданин Николай Петрович К., попавший в странную историю, и есть юрист Н.П. Кошкин, который должен ему помочь.

«Правильно нас учили, – думал Николай Петрович. – Следы остаются всегда. Кусочки жировой ткани на плинтусе. Ворсинка на сиденье. Звонок с мобильника. Денежная трансакция. И вот – какой-то завиток ДНК. Как я был глуп, однако. Зачем? Деньги, да. Ну и пошел бы поработал официантом!»

Сейчас он почти презирал себя за это.

А тогда гордился, что его взяли в доноры. Красавец, метр восемьдесят, глаза голубые. «Какой вы милый!» – сказал врач, оглядев его сладким взглядом. И предложил помочь взять биоматериал. Бэээ! «Спасибо, доктор, сам справлюсь». Вот его приятеля, Веню Цыркина, не взяли. Хотя он был мастер спорта по горным лыжам, здоровяк, отличник, симпатяга. Но – курчавый брюнет. Еще на входе отсеяли. «А у вас евреек, что ли, нет среди клиенток?» – обиделся Веня. Регистраторша – еврейка, кстати – пожала плечами.

«И вот за копейки, за молодую дурь я оказался отцом неизвестно кого, – думал Николай Петрович. – Впрочем, многие становятся отцами по молодой дури. Но они хоть спят с этими девушками. Хоть разочек.

И вообще, что такое – быть отцом ребенка? Как бы понятно. Сделал ребенка – отец. Но именно “как бы”. А в таких случаях? Бориса Беккера развели на алименты, все помнят. Хорошо. Но он, несмотря на нестандартный секс, все-таки был в контакте с этой теткой. Обнимался-прижимался-целовался. То есть они хоть пять минут, но побыли вместе. Любовниками. Ну, а потом она распорядилась биоматериалом более стандартно! – Николай Петрович улыбнулся своему умению находить обтекаемые слова и выражения. – А вот кстати! – думал он далее. – Если бы эта дамочка, которая с Борисом Беккером, взяла бы да поделилась биоматериалом с подружками? С двумя-тремя? Что бы сказали судьи? Что это тоже дети Беккера? Наверное, все-таки нет. А почему – нет? Потому что они не были с ним в личном телесном контакте. Потому что он не шептал им ja, ja, gut, gut».

Это его слегка успокоило.

«Да, – подумал он. – А сколько ей лет?»

Вспомнил ее и понял, что она старше его лет на десять.

Ему стало досадно.

Да, ему стало досадно, что эта красивая женщина, которую угораздило стать матерью его ребенка… или лучше так: отцом ребенка которой угораздило стать Николая Петровича… – он искал в уме наиболее уютную формулировку – итак, досадно было, что она старше его лет на десять. А может, и на пятнадцать. Он вспомнил ее руки, пальцы – да, разумеется, ей хорошо за сорок.

Даже чуточку жаль, что так вышло.

Но при этом стало спокойно.

Роман не получится. Роман между тридцатилетним мужчиной и женщиной сорока пяти лет – это несерьезно. Или уж очень мимолетно и цинично. Но какой уж тут цинизм, когда у них общий ребенок! Или наоборот – очень жертвенно и самоотверженно. Но этого тоже никому не надо. Ни ему, ни ей.

Ему казалось, что он понимает ее. Наверное, женщина до умопомрачения хочет увидеть генетического отца. Должна хотеть. Потому что у нее в сознании, там, где должен быть образ отца ее ребенка, – пустое место. Потому что даже если она родит от незнакомого студента из общаги, да хоть от прохожего на лавочке – все равно образ есть. Она его видела, обнимала-целовала, чувствовала. Он настоящий, реальный. А тут – номер на пробирке.

«Ну, хорошо, – подумал Николай Петрович. – Ну вот, увидела. Ну, всё?»

И сам себе ответил: «Всё!»

Всё, всё, всё…

Поэтому он допил воду, потыкал соломинкой в лимон, шумно втянул в себя кислый сок со дна стакана – ужасно неприлично! – и встал из-за стола.

Зазвонил мобильник. Рабочий; у него было два мобильника.

Номер был незнакомый.

– Кошкин, – сказал он.

– Здравствуйте, Николай Петрович, – услышал он совсем юный голос. – Это дочь Екатерины Дмитриевны.

– Простите, напомните мне… – сказал он. – Чья дочь?

– Да вы с ней только что говорили! – засмеялась трубка. – У вас есть минута?

– Нет! – сказал Николай Петрович и быстро пошел к двери.

В дверь вошла девушка лет двадцати. Она прижимала к уху мобильник.

– Да вот же я! – услышал Николай Петрович одновременно и в трубке, и в полумраке ресторана.

– Вы следили за нами? – сухо спросил он.

– Здравствуйте, меня Люба зовут, – сказала она, протягивая руку. – За мамой нужен глаз да глаз. Присядем? – и она помахала рукой, подзывая официанта.

– Мне некогда, – сказал Николай Петрович. – Хотя, впрочем, ладно.

Он посмотрел на часы и поймал себя на стыдной мысли. Ему хотелось, чтоб эта Люба увидела, какой у него роскошный золотой хронограф.

Она смотрела в меню, а он – на нее. Во все глаза.

– Что вы меня так рассматриваете? – засмеялась она.

Николай Петрович смутился.

– Господи! – сказала Люба. – Вы что себе навыдумывали? Вы считать умеете? Когда я родилась, вам было одиннадцать лет самое большее.

Николай Петрович постарался равнодушно пожать плечами.

– Я возьму чай, – сказала она и захлопнула меню. – Но я у мамы не родная.

– Кстати, – спросил Николай Петрович, – а чем ваша мама занимается?

– Ну… – Люба наморщила лоб. – Много читает. По-английски в том числе. Она закончила филфак. Ходит в театр. На выставки. Сама готовит разные вкусные вещи. Воспитывает своих детей, вот! Это главное!