Они пришли ночью.

Скрипнула дверь, мелькнула полоска света.

Гаврюша даже глаз не открыл. А с чего бы ему? Пил он в последнее время по-черному, Мишель только головой качал. Пил князь зло, допился до белой горячки, сделался буен и опасен.

Орал, что богиня… продажных девок такими словами не кроют, что наследница… что все это освобождение… он свою часть работы сделал, а где его награда?!

Где, понимаешь, народные толпы, которые пытаются вознести героя на пьедестал?

Хотя бы на трон Русины?

Нетушки ликующих масс!

И перспектив нетути…

Гаврюша хоть и был сволочью, хоть и думал только о себе и своих интересах, но ведь не полным же он был дураком! И отлично понял, что ему на троне не сидеть. Разве что просто в Звенигород съездить, из интереса примериться. И то…

Как бы Хелла не разгневалась…

А вот Мишель…

Мишель честно пытался поговорить с отцом. Объяснить, растолковать, чего-то добиться… куда там! Гаврюша матерно отмахивался и продолжал пить. И становился хуже, чем опасен.

Не нужен.

Решение было принято, осталось исполнение. В бутылку любимому отцу Мишель подсыпал хорошую дозу снотворного. И когда Гаврюша крепко уснул, прошел к нему в комнату.

Тихо-тихо, тайно… или почти тайно.

* * *

Знаете, как дети чистят дымоходы?

Не знаете. И радуйтесь. Для прочистки дымоходов дети должны быть небольшого роста и возраста, лет пять-шесть, худенькие, ловкие, сообразительные…

Не то застрянут – и что делать? Как ребенка потом оттуда доставать? Разве что огонь разжечь, авось сам выскочит?

А дымоходы большие, а чистить их можно только по ночам. А когда еще? Днем, что ли, смущать покой господ?

Вот Пашка и был таким чистильщиком. Лет ему было уже почти восемь, но рос он очень плохо. Батя говорил, что ему еще года два можно полазить по дымоходам, а там и Васька подрастет. Семейный промысел, трубочист и его сыновья…

Пашка не возражал.

Ладно, если уж так-то…

Чистить дымоходы еще и выгодно бывает иногда. Как-то раз Пашка несколько купюр из бумажника вытащил… он как раз дымоход прочищал, а бумажник на столе лежал, да неподалеку от камина… с тех пор мальчишка и начал приглядываться к чему-то ценному.

Понятно, в свою пользу. Ну и в отцовскую…

Не от хорошей жизни дети по дымоходам лазят. Вот у них в семье одиннадцать голов. Поди прокорми! Да одень-обуй… мать три раза двойню рожала, да все девок! А девок к ремеслу не приспособишь, глупые они!

А тут такой дом! Домина! Махина! Ежели чего и пропадет, так не сразу заметят!

Понятно, позаимствованное Пашка отдавал не отцу, который начал бы ругаться и драться, а матери, которая каждой медяшке рада была. Понимала все, но Пашку и хвалила, и благодарила, и спасителем своим называла, и лучший кусок подкладывала…

Вот и сейчас Пашка спустился в дымоход.

По идее, великого князя Гаврюши в этой спальне не должно было быть. Но пьяному закон не писан. Куда захотел, туда и пошел.

Мальчик услышал сопение и храп, острый нюх уловил запах алкоголя, и Пашка, уже без особого сомнения, навертел на ноги заранее приготовленные тряпицы, чтобы пол не испачкать, да и выбрался из камина. И что тут у нас интересного?

Чтобы небольшое?

Из небольшого оказались два перстня, которые Гаврюша попросту стянул с рук и бросил на столик рядом с собой. Бумажника при нем, понятное дело, не было. Пашка подумал минуту, но решил не брезговать ничем.

Дядька явно в таком состоянии, что поутру ничего не вспомнит. Так что кольца за щеку, сам в камин… а что это там заскрипело? Идет кто?

Пашка не хуже хорька ввинтился в камин – и замер, не рискуя шевелиться. Не в трубу, сейчас карабкаться станет – нашумит. А вот сбоку, там вроде выемки есть, и обычно туда никто не смотрит и темно, а увидеть черного от сажи мальчишку, ночью, в черном от сажи камине…

Нереально.

Пашка даже глаза прикрыл, разве что через ресницы подглядывал.

И видел молодого бледного человека, который встал над Гаврюшей. Стоял, смотрел, а потом пробормотал: «Прости, отец…»

И накрыл лицо лежащего подушкой.

Гаврюша что-то почуял сквозь сон и опьянение, дернулся раз, второй, но как мог сопротивляться пьяный? Он и руками-то толком шевельнуть не сумел, глаза не открыл.

Все закончилось очень быстро. Тело расслабилось, в спальне гадко завоняло. Мишель забрал с собой подушку и вышел вон.

Пашка в ужасе вжался в стену камина.

Отец!

Жуть-то какая, чтобы вот так… Родного человека…

Кошмар!

Нет, ни на минуту он тут не останется!

Пашка едва от ужаса перстни не проглотил. И отцу рассказал, что видел.

Трубочист выслушал его – и отвесил крепкий подзатыльник, от которого перстни все-таки проскользнули в горло.

– Молчи, сопляк! Не было тебя там! И не видел ты ничего! Понял?!

Пашка закивал головой:

– Понял, батя…

– То-то! Молчи! Убьют ведь!

Это Пашка понимал.

И честно молчал. Даже когда три дня по кустам прятался, чтобы перстни добыть, молчал. А матери их отдать все ж побоялся.

Если их искать будут… мать далеко от дома не уедет, отдаст в ближайшую лавку, а куда уж они оттуда уйдут? Ежели на глаза тому… отцеубийце попадутся?

Он отца не пожалел, а уж Пашкину семью и вовсе приговорит!

Но и выкинуть – как?

Пашка их запрятал в тайное место и решил пристроить при случае. Мало ли кто? Мало ли что?

* * *

Наутро поместье облетела печальная весть.

Скончался великий князь Гавриил. Люди, горе-то какое! ГОРЕ!!!

Мишель рыдал, не скрывая слез, его поддерживали, утешали, выражали ему соболезнования… надо понимать! Отца парень потерял!

Вот ведь горе горькое!

Дядя, потом отец… ну хоть бы какая душа родная… как же не везет бедняге!

Русина, Звенигород

Кого жом Тигр НЕ любил? До бешенства?

Да, были и такие люди. К примеру, вот эта! Освобожденка пламенная!

Стоит, волосы в гульку убраны, глаза навыкате, морда самая что ни на есть благочинная… жама Голубица. Кроткая…

Для своих (только тихо, чтоб не услышала) Гулька. Супруга жома Пламенного.

Кстати – законная. Венчанная.