Уильям кивнул.

— Саббас составил бумагу-завещание и умер, сделав Мараули Старейшиной. Мараули исцелился, встал на ноги, похорошел. Кровь Старшего дала ему силы, здоровье и даже сделала красивее, но… Но мозгов кровь не дала. Зря, зря старина Саббас так поспешил, — покачал грустно головой граф. Его затуманенный взгляд говорил о том, что сейчас его мысли в далеком прошлом.

— Управитель Саббаса, Райгар Хейм Вайр, после того как хозяин сменился, стал иметь исключительную власть над юношей, которым легко манипулировал. А все достойные помощники Саббаса, например, прошлый капитан стражи Горин или казначей Васкон, погибли при странных обстоятельствах. Еще через полгода после того, как умер Саббас фон де Артерус, умер и его нареченный сын, Мараули. Новым Старейшиной и лордом земель стал Райгар. Мы с Гиффардом тогда прибыли в Офурт, понимая, что произошла измена. Но Райгар показал нам завещание, подписанное лично Мараули и скрепленное печатями. В общем, обманул он каким-то образом паренька, задурил ему голову. Гиффард поднял на уши весь совет и смог назначить суд, апеллируя к тому, что завещание подделка. Однако хитрый Райгар все сделал настолько безупречно, что суд отказал в требовании провести обряд памяти и наказать самозванца, хотя и запретил ему пользоваться родовой фамилией фон де Артерус. Мы тогда очень много хлопот доставили Райгару, от чего он объявил прямо на суде, что в его землях нам не рады.

— Может быть, Райгар уже долгое время обманывал Мараули? — вздрогнул Уильям, представив эту страшную ситуацию.

— Скорее всего… Я даже предположу, что Райгар виновен в том, что мальчишка заболел Кровянкой. Не мог сын графа питаться грязной кровью по определению. Отравили, вероятно. Мы с Гиффардом пришли к тому, что Райгар имел целью просто убить парня, чтобы убрать его из списка наследников, но в результате для него всё вышло гораздо лучше.

— Мне суд назначили из-за того, что я не имею подписанного завещания?

— Да, — кивнул граф. — По идее ты фон де Аверин, преемник моего друга, а по факту лишь безымянный незаконный Старейшина.

— И как же со мной там поступят, господин?

Уильям встретился взглядом с графом и посмотрел на того честно и открыто. Филипп спокойно выдержал взгляд, не дрогнув.

— Не знаю, Уильям, — сказал он мягко, не отводя глаз. Тастемара понимал, что все, о чем он говорит с этим рыбаком, узнает и совет из обряда памяти, поэтому подбирал слова очень аккуратно. — На все воля совета, Уильям. Моя забота — это обеспечить тебе безопасность, чтобы ты не чувствовал ни в чем недостатка, а позже сопроводить тебя в Йефасу в целости и сохранности.

— Спасибо вам за то, что помогаете. — Уильям посмотрел на могущественного графа с преданностью и благодарностью. — Я не знаю, как вас отблагодарить за такое радушие. У меня в карманах ни дарена, да и карманы-то, собственно, в вещах, которые вы мне дали.

Он потупил взгляд и грустно усмехнулся.

— Да и фон де Аверин из меня, как из курицы — жеребец.

Филиппа позабавило сравнение и он, не выдержав, широко улыбнулся.

— Ну право же, не стоит в таком ключе о себе говорить. Давай к следующему вопросу.

— Ах да… Знаете, господин, вопросов слишком много, я не хочу вас задерживать… Разве что изволите рассказать про обещание Гиффарда, я постоянно вспоминаю о нем, о той радости, с которой он это говорил.

— Радости? — переспросил задумчиво граф.

— Да, мне показалось, что он это сказал с каким-то воодушевлением, словно и рад был сказанному.

— Хм… Я не понимаю, почему он говорил с радостью о земельном вопросе, который мы решали. — Филипп нахмурил брови и почесал густую щетину. — Признаться честно, сам не могу сообразить… Ты же потом потерял сознание?

Уильям кивнул.

— Что-то сдается мне, что ты услышал не всю фразу.

— Наверное вы правы, господин. В любом случае, меня не интересуют ни земельные, ни денежные вопросы, я считаю, что не вправе даже думать об этом и все должно решаться на ваше усмотрение.

— А вдруг речь идет о чем-то ценном? — Филипп наклонился вперед и с интересом посмотрел на этого чудного рыбака. Тот говорил с ним вежливо и почтенно, но без раболепия, присущего многим простолюдинам.

Уильям отрицательно покачал головой.

— Вы спасли мне жизнь. Я и так обязан вам всем.

Уильям преданно взирал на того, кто должен быть предать его суду и потребовать смерти. Наконец, граф поднялся со стула.

— Мне пора. У тебя есть какие-нибудь пожелания?

— Нет, господин.

Филипп покинул камеру, пребывая в думах. Графу понравилась вежливая, но не заискивающая манера общения Уильяма, его открытое и честное лицо, ум и ясность в глазах. Был бы у Филиппа выбор, он бы сохранил ему жизнь… Но выбора как раз и не было — Йева и Леонардо, его любимые дети, смертны. Промчатся годы, словно мгновения, дети начнут увядать и умрут на руках у отца либо от старости, либо от ран, как это произошло с его родной семьей. Хотя бы одного ребенка граф должен спасти, пусть и ценой жизни этого рыбака.

К вечеру прибыл гонец из Йефасы с ответом на письмо, которое граф отправил еще до того, как забрал Уильяма из Вардов. Граф с нетерпением раскатал плотный пергамент по столу из черного дерева и принялся читать.

Письмо было написано в сдержанном деловом стиле, и в нем сообщалось, что суд проведут ближе к зиме, в начале сезона Граго.

— Ждать почти два сезона? — воскликнул удивленный Него, хватаясь за голову. — Но почему так долго, господин? Ведь до Йефасы всего лишь две недели верхом!

— Потому что это беспрецедентный случай по крайней мере за последнюю тысячу лет, — ответил граф и, прочтя письмо еще раз, отложил его. — После Кровавой войны появился запрет на передачу крови человеку. Если кто-нибудь из самых отдаленных Старейшин захочет поучаствовать в суде, например, Синистари, живущий далеко на Севере, то он доберется до Йефасы пешком лишь к середине-концу сезона Лионоры. Это было предсказуемо, Него.

— А когда вы будете переводить этого рыбака в верхние комнаты?

— Скоро. Но скоро — понятие растяжимое… Я думаю, что он посидит пока в тюремном блоке до сезона дождей, а там глянем. Все благодаря длинному языку моего сына.

Спустя пару месяцев. Середина лета.

Ночь всё еще окутывала Солраг. Йева вошла в камеру за полчаса до того, как небо на востоке окрасят первые солнечные лучи. Она несла в своих руках большой кувшин крови с двумя кружками и вздрогнула, увидев, что кровать пустует.

— Две кружки? — испугал ее Уильям, который стоял в углу комнаты, прислонившись к стене спиной и сложив руки на груди.

— Ох, Уильям, прячешься, — воскликнула девушка и поставила принесенное на деревянный стул.