— А рисовать ты умеешь? — спросил меня бородатый руководитель изостудии.

Звали его Олегом Ивановичем, и, кроме бороды, он носил, даже в помещении, черную беретку с петелькой на макушке.

— Ну садись… — Он установил передо мной мольберт и прикрепил к нему лист бумаги. — Что хочешь нарисовать?

— Индейца!

— Хм… Так уж сразу индейца. Попробуй сначала вот это! — И он поставил передо мной белый кубик.

— Это же совсем просто!

— Ты уверен? У тебя какой карандаш?

— Обычный.

— Покажи. Нет, для гипса «Т» не годится. Лучше «М». Я тебе сейчас дам, а потом купишь себе набор «Конструктор». Точилка у меня на столе. Нет-нет, отложи ластик. Не надо сразу стирать линию. Сотрешь, когда поймешь, какая из них правильная… Работай!

Произведенный мною на свет куб обладал удивительной особенностью: каждая его грань существовала сама по себе, подчиняясь своему особому закону перспективы. Казалось, прежде чем попасть на лист, куб использовался в качестве мяча на школьном спортивном дворе.

— Ну что ж, бывает и хуже, — рассудительно заметил Олег Иванович.

— А можно мне еще красками попробовать? — попросил я, кивнув на других ребят, склонившихся над акварельными натюрмортами.

— Конечно можно! Через полгодика…

В изостудии я задержался. Обзавелся карандашами, углем, медовыми акварельными красками, стоившими в специальном магазине на Кузнецком довольно дорого. Когда совершенно самостоятельно, держа под мышкой большую этюдную папку с тесемками, я шел взрослыми шагами на третий этаж, чьи-то мамы и бабушки, дожидавшиеся с шубками на коленях своих начинающих гениев, смотрели на меня с уважением.

— Ну-с, — строго говорил Олег Иванович.

И я раскладывал перед ним на полу, как водится у настоящих художников, акварели, сделанные в Селищах во время каникул. Мои юные соратники по борьбе за изобразительную верность действительности оставляли мольберты и подходили ближе.

— Недурственно, — хвалил Олег Иванович. — А вот тут ты подсушил… И не надо рисовать каждую травинку, надо писать траву. Понял? Завтра идем на выставку в МОСХ!

— А вы там экспонируетесь? — солидно спрашивает юный бородач, который давно уже закончил десятилетку, два раза не прошел по конкурсу в Строгановку, но продолжает упорно ходить в изостудию.

— Есть там одна моя вещичка… — с ворчливым удовольствием отвечает Олег Иванович. — Еще сезанненком был… Так, что уши развесили? По мольбертам!

…………………..

Олег Иванович Осин, ученик академика Гелия Коржева, очень интересный художник, «мягкий» советский авангардист, занимался станковой живописью, графикой, работал в области монументально-декоративного искусства, иногда выставлялся. Вел он изостудию в те давние годы, возможно, ради постоянного заработка, а может быть, и по велению сердца. Ребята у него занимались самых разных возрастов и дарований. Трудно сказать, научил ли он их рисовать, — тут, пожалуй, никуда не уйти от природы, это либо дано человеку от рождения, либо нет, — зато много дал ученикам для понимания живописи, для развития их эстетического вкуса. Именно он приучил своих питомцев читать книги по искусству, ходить на вернисажи. Тогда в Москве они случались не так уж и часто, и Юра успевал почти на все.

Впрочем, развивая дух, он не забывал и о теле. Вместе с одноклассником Петей Кузнецовым, жившим поблизости, переменил несколько секций. В те годы по школам постоянно ходили тренеры, предлагали желающим попробовать себя в разных видах спорта — заботились о будущих рекордах. Ну как устоишь, если тренер, пришедший на урок, спрашивает: «Ребята, вы хотите быть мушкетерами?» Кто ж не хочет! Но, оказывается, прежде чем взять в руки рапиру, нужно долго учиться стоять в позиции, двигаться на полусогнутых ногах и делать выпады, рискуя вывихнуть бедро… Нет, это Юре никак не подходило!

Петя Кузнецов уговорил его пойти на легкую атлетику. Тренировались в Сокольниках, на стадионе им. Братьев Знаменских. Называлось это пятиборьем: бег с препятствиями, прыжки, метание копья, диска и толкание ядра, поначалу четырехкилограммового. В этой секции Юра немного задержался, но не из-за успехов, которых как раз не наблюдалось: копье летело вверх, а не вдаль, ядро толкалось в обратную сторону, барьеры во время бега падали, словно сбить их было главной задачей бегуна. А когда Юра чуть не угодил в голову диском тому же Пете Кузнецову, тренер Григорий Маркович Рудерман, племянник автора песни «Эх, тачанка-ростовчанка», сказал: «Хватит! Положение становится опасным!» Но отпускать парня ему не хотелось: во время долгих тренировок он любил с ним поговорить. Условились так: атлет-неудачник продолжает ходить на тренировки, вместе со всеми разминается, а потом садится на трибуне рядом с Григорием Марковичем, и они беседуют, наблюдая, как остальные наращивают спортивное мастерство. Чаще обсуждали прочитанное, в частности бабушкину Библию, которую Юра дал тренеру почитать. Большая редкость по тем временам: Священное Писание впервые издали при советской власти лишь в 1950-е, а потом снова был долгий перерыв — Хрущев обещал показать по телевизору последнего попа и, видимо, ради этого развернул беспрецедентную по своей бессмысленной жестокости борьбу с религией. Взрывали старинные храмы и монастыри; житья не давали священникам, буквально гнобили и без того немногочисленное сословие; присматривали за теми, кто ходит в храм. В начале 1960-х Юра вместе с другими мальчишками бегал смотреть, как взрывают остатки Зарядья с его изумительными церквями. От Овчинниковской набережной через Балчуг это совсем недалеко. А потом он ходил в новый кинотеатр «Зарядье» смотреть кино и даже, став поэтом, выступал в огромном зале этого киноконцертного комплекса на юбилейном вечере своего старшего друга Андрея Дементьева. Бывал он не раз и в гостинице «Россия», где по традиции останавливались делегаты важнейших форумов — комсомольских, партийных, писательских. Ныне принято сокрушаться о тех тоталитарных временах, когда по невежественной указке сверху, никого не спросив, сносили памятники культуры, в том числе Зарядье, с его монастырем, церквями, первой в столице синагогой… Но уцелевшие тогда памятники продолжают сносить и в наши дни, не обращая внимания на протесты защитников культурных ценностей.

Обсуждали они с Григорием Марковичем и книжные новинки, которыми тренер, сам из литературной семьи, живо интересовался. Юра делился своими удачами на рынке книжного дефицита. В семье Поляковых имелась поначалу всего одна книга, «О вкусной и здоровой пище»: сборник кулинарных рецептов и советов по приготовлению пищи, изданный под редакцией наркома пищевой промышленности А. И. Микояна. Этой книгой мама очень дорожила, хотя и редко в нее заглядывала — только по большим праздникам, в ожидании гостей. Потом появились несколько хороших изданий классики. Лидия Ильинична награждала ценными изданиями рационализаторов Маргаринового завода, ну и себя не обделяла. Кстати, отсутствие личных книг в советских домах совсем не означало, что люди не читают: многие предпочитали библиотеки. Но Юра мечтал о большем и с шестого-седьмого класса начал собирать семейную библиотеку. Родители купили по случаю книжный шкаф, о котором сын долго просил. По случаю потому, что книжный шкаф тоже был дефицитом. Надо было записываться в очередь или ждать, когда подвернется случай. И такой случай подвернулся: привередливая покупательница, заметив царапину на полировке, отказалась от замечательного румынского шкафа со специальными подставочками для книг, стоящих во втором, дальнем ряду.