нейтрального и сугубо бюрократического, в самой структуре Советского государства произошли коренные процессы. Они свели роль главы государства до декоративного авансцену нового центра власти — полицейского. Причем именно бесцветье бюрократического брежневского правления подготовило яркую и неожиданную вспышку пришедшего ему на смену полицейского порядка. А благодаря неизменному присутствию Брежнева на торжественных парадах и церемониях полицейский переворот, произведенный еще при его жизни Андроповым, остался невидимым для сторонних наблюдателей и был обнаружен лишь тогда, когда Брежнев сошел в могилу. Парадокс заключается в том, что, несмотря на болезненность, Брежневу тем не менее удалось пережить брежневскую эпоху, которой он дал имя, но для которой был не более чем потемкинским фасадом. За этим фасадом незаметно и прочно закладывались основы нового режима. Брежнев — живой мост, по которому Россия из одной эпохи перешла в другую.

В последние годы он и вовсе стал лицом не действующим, а страдательным — точкой приложения сил нетерпеливого наследника. Ни в коей мере не сравнивая Брежнева с Имре Надем, Александром Дубче-ком или Андреем Сахаровым по характеру политической деятельности, мы все-таки рискнем сказать, что в последние годы жизни он был, как они, жертвой Андропова и, стоя 7 ноября 1982 года на трибуне Мавзолея, не мог этого не понимать. Его прощание в этот день с Москвой не только печально, но и трагично.

Через три дня, утром 10 ноября, позавтракав и дочитав “Правду", он ушел к себе в спальню. Вслед за ним отправились приставленные к нему Андроповым телохранители. Через несколько минут они возвратились в гостиную и сообщили Виктории Петровне Брежневой, что ее муж неожиданно умер.

Глава двенадцатая

НА ПУТИ К ПОЛИЦЕЙСКОМУ ГОСУДАРСТВУ:

ВЛАСТЬ БЕЗ ИДЕОЛОГИИ

Порядок ведет ко всем добродетелям. Но что ведет к порядку?

Георг Кристофер Лихтенберг

В новогоднюю ночь 1983 года диктор телевидения, как обычно, поздравил советских людей с праздником, хотя само поздравление на этот раз было необычным: “ С Новым годом, товарищи, с Новым, 1937 годом! “

Конечно, анекдот — единственная форма политической активности советских граждан. Как и большинство анекдотов, он построен на художественной гиперболе. Андроповская эра не походит пока что на сталинскую. Но ведь и сталинская началась не с 1937 года, который по вакханалии террора был ее апогеем и наступил спустя 13 лет после прихода Сталина к власти. У Андропова нет в запасе такого срока. Он стал руководителем партии и государства позже всех других советских правителей: на 10 лет старше Хрущева, на 11 Брежнева, на 21 Ленина и на целых 24 года Сталина, чей дебют вождя самый ранний; потому, вероятно, этот деспот преуспел больше других. Судя по возрасту Андропова — 68 лет во время официального обретения власти — по состоянию здоровья, ему предстоит руководить страной самое большее несколько лет, скорее и того меньше[19].

Правда, тут надо учитывать, что он не совсем дебютант и стал всесильным правителем еще при жизни Брежнева, а то, что произошло вслед за смертью предшественника, следует расценивать как сугубо формальный процесс. Среди московских партократов, а тем более среди парламентариев не было и не могло быть никакой борьбы, ибо за спиной Андропова стояла тайная полиция и бывший глава КГБ просто продиктовал свою волю сначала безвольному и запуганному ЦК, а потом и вовсе церемониальному парламенту. Единственное, что сделали тот и другой, — превратился де факто в де юре. Поэтому Андропову понадобилось всего несколько месяцев на то, на что у Брежнева ушло 13 лет, у Хрущева 5, а у Сталина 17, — на сосредоточение в своих руках партийной, государственной и военной власти. Борьба в Кремле кончилась задолго до смерти Брежнева — в тот морозный январский день 1982 года, когда его свояк, заместитель председателя КГБ генерал Семен Кузьмич Цвигун был найден в служебном кабинете застреленным. Никто из ближайшего окружения Андропова не решился бы теперь рисковать жизнью и посягать на власть нового хозяина Кремля, несмотря на то что физические силы стали ему изменять уже весной 1983 года: атмосфера порожденного сталинизмом страха, которую Андропов пытается воссоздать на всей территории советской империи, воссоздается прежде всего в самом Кремле, среди партийных и государственных боссов. Поэтому узурпация им сразу высших постов — Генерального секретаря ЦК партии, президента и главнокомандующего — носит все-таки формальный характер и является не более чем данью декоративной традиции.

Еще при жизни Брежнева, коща политбюро превратилось в богадельню, центр власти переместился из ЦК в КГБ, для которого Андропов добился статуса “государства в государстве", никому больше не подчиненного, зато подчиняющего все окрест себя. Вот причина, почему последние годы брежневской поры так резко отличаются от начального периода: возникновение детанта — и его бесславный конец, расцвет диссента — и его сокрушительный разгром, разрешение и подъем еврейской эмиграции — и ее постепенное, под давлением властей, затухание, относительная сдержанность советского экспансионизма — и новая его фаза, которая началась в Рождество 1979 годр с захвата соседнего Афганистана. Словно в последние годы во главе страны стоял другой человек, чем в предыдущее десятилетие.

Увы, сказанное — не фигура красноречия: так было на самом деле. Поэтому надеяться на изменения кремлевского курса в связи с самоназ-начением Андропова немного наивно, если не сказать — нелепо. Все равно что ждать поезда, который ушел. Корни установленного в Москве после смерти Брежнева режима следует искать в последнем периоде его мнимого правления, в растянувшейся на годы — по сравнению с месяцами, как у Тито или Ранко, — физической и политической агонии, когда, после окончательной ликвидации всех следов хрущевской “оттепели", бюрократическая империя стала снова превращаться в полицейскую, как во времена Сталина. Курс империи изменен не Генсеком Андроповым в ноябре 1982 года, а задолго до того регентом Андроповым.

Ему удалось то, что не сумел сделать даже Берия, который к концу жизни Сталина также сконцентрировал в своих руках колоссальную власть на посту руководителя органов госбезопасности, но в отличие от Андропова не в таких благоприятных обстоятельствах: на месте ослабевшего вождя находился бодрствующий даже по ночам тиран. К тому же народ тогда изнемогал под сталинизмом, в то время как под занавес брежневской поры он по нему истосковался, рассматривая его в качестве горького, но необходимого и быстродействующего лекарства — от экономического развала, от растущей детской смертности, от непокорной Польши, от неспокойствия на границе с Китаем…

Сталинизм в этом контексте — скорее символическое обозначение определенного типа правления, мечта о воскрешении сталинских' методов, а не самого тирана. Сталинизм,