Онго успел еще осмотреться. Кажется, автоматика сработала у всех. Соки, Керо, Мори – где Мори? Ага, вот он первым, Було, Нито – все приняли нужные позы, сгруппировались, наверняка встретят землю как надо… Сури. Где Сури?

Он увидел Сури в последнее мгновение. Тот падал так же замедленно, как и все остальные. Но что-то было у него не так. Он летел почти плашмя, на правом боку, голова чуть ниже ног. О чем он там думает? Разобьется!..

– Сури! – крикнул он изо всей силы. – Сури! Су…

Поздно кричать; все уже поздно. Онго дернулся, будто это он сам сейчас врезался в землю, на миг приподнялся и снова прижался к грунту – и теперь остался неподвижным. Да, скорость падения была не такой уж большой, несмертельной, во всяком случае – если приземляться по правилам. А если вот так…

Онго опустился по правилам – на согнутые, напружиненные ноги, мягко упал на полусогнутые руки, тут же оттолкнулся, вскочил, перевел дыхание. Взгляд наверх: трое еще садились – так, как полагалось. Мори приближался к земле последним, лицо его было искажено – скорее от боли, подумал Онго, чем от страха или растерянности; но все-таки хватило у него памяти сделать все так, как полагалось. Да и неизвестно за что он так опасался: за себя или за ранец с аппаратурой связи, который Онго приказал ему перенять у Сури еще наверху, когда готовились к схватке с десантом? Онго опустил глаза к земле. Керо и Нито уже бежали с двух сторон к лежавшему без движения Сури. Нито успел первым, опустился на колени, стал нащупывать пульс на горле. Потом приник ухом ко рту пострадавшего. Поднял глаза на подоспевшего Онго. Проговорил негромко:

– Жив. Но вырубился. Может, сломал что-нибудь. Только бы не хребет…

Керо указал на ссадину на виске Сури.

– Он, думаю, вырубился еще там, наверху. Когда нас швыряло – то ли он об камень, то ли камень об него…

Онго усмехнулся бы, не будь он так встревожен и огорчен. Камень об него или он об камень – разница невелика. Камни, конечно, тоже живые, но они куда выносливее людей…

– У кого подноска? – спросил он, забыв на мгновение, у кого она должна была находиться, И тут же вспомнил:

– Арук, он же сам поменялся ранцами с Мори – я велел… Керо, тащи ее осторожно из ранца.

Чтобы открыть ранец, пришлось слегка повернуть парня; он коротко простонал, не раскрывая глаз, не приходя в сознание. Керо вытащил нужный сверток, развернул, разложил, включил баллончик, подноска надулась, превратившись в подобие матраса, зашевелилась, как бы намереваясь оторваться от грунта: заполнилась она не воздухом, а гелием. Тем временем подоспели и остальные трое. Онго скомандовал:

– Перекладываем вчетвером. Подвели руки… Подали с приветом и – раз, два – взяли! Хорошо. У кого палатка бглиже? Соки? Укрой его. Да не с головой: живoй ведь! Так. Осмотреться, проверить друг друга, приoтовиться к движению, выход – через три минуты.

Три минуты понадобились ему, чтобы сообразить, куда же сейчас идти, что делать. Но почти все это время он потратил на то, чтобы, склонившись над Сури, вслушиваться в дыхание, всматриваться в бледное лицо, в прокушенную губу, на которой застыла капелька крови… "Эх, Сури, мальчик! Каким ты еще недавно был гордым, самоуверенным, безмятежным, как старался посмотреть на меня сверху вниз – хотя роста-то мы одного. И вот – лежишь, и неизвестно, что ждет тебя. А ведь это моя вина. Я ведь попросил, чтобы тебя поставили в группу. Глупое желание возникло тогда: доказать тебе, что не такой крутой ты парень, каким казался самому себе, и что я – бывшая твоя девушка – сильнее тебя во всех смыслах. Ну вот, доказательство налицо – лежит бездвижно на туго надутой подноске. Но нет у меня удовлетворения – есть чувство вины и жалости.

А ведь на самом деле причина была далеко не только в том, чтобы осадить тебя, указать твое место в жизни. А прежде всего, наверное, в том, что я ведь тебя любила – и, наверное, что ни вырезай у женщины и что ни пришивай ей, где-то глубоко-глубоко в сознании, а еще вернее, в подсознании останутся те, первичные, женские ощущения и чувства. Любовь-то не прошла, просто исчезла возможность ее физической реализации – ты уж прости, Сури, но этого между нами никогда не будет. А вот ощущение внутренней близости все равно осталось, хотя я тебе стараюсь этого не показывать, а уж другим – ни в коем случае. Дураком я, конечно, был, но уж очень хотелось, чтобы близкий человек был рядом тогда, когда жизнь порой болтается на волоске… И как-то не подумалось, что болтаться в первую очередь будет твоя жизнь, а не моя: я солдат, а ты – нет, сколько ни прикалывай тебе значков на воротник. Да, дурак я и эгоист, вот что. И когда ты придешь в себя – а ты придешь, иначе просто быть не может! – я все это тебе откровенно выскажу. А сейчас, чтобы тебя сберечь, надо и самим как-тo вылезать из передряги, в которую мы попали. Прости, мне совсем некогда"…

Только завершив этот безмолвный монолог-покаяние, Онго достал планшет, включил карту, боясь, что с техникой могло что-то случиться – там, наверху еще, или при падении. Слава Творцу, карта заработала безотказно. С минуту потребовалось, чтобы найти свое место. Отметив его зеленой светящейся точкой, Онго только покачал головой.

Они спустились – если можно было этим спокойным словом назвать их кувыркание в воздухе – на неширокую, не более двух выстрелов, полосу ровной земли, зажатую между отвесным обрывом, с которого они упали, и водой – не какой-нибудь лужей, а океаном. И карта утверждала, что территория, где они ока-, запись, не принадлежала ни улкасам, ни тем более сви-рам; то было побережье земли-виндоров. И к северу, и к югу полоса постепенно расширялась, группа ухитрилась упасть в самом узком месте. Хорошо еще, что ветер дул с моря, а не с земли – иначе их, пока летели, могло бы и сдуть в океан, а плыть у них было не на чем. Такая обстановка, в которой они оказались, заданием не предусматривалась.

Узкая полоска суши, где они сейчас находились, не была населена. Но дальше – и севернее, и южнее, – судя по карте, раскинулись небольшие рыбачьи поселения, как, впрочем, и по всему побережью. Полоса этих поселений окольцовывала обе большие страны: и Горную, и равнинную Свиру. Что же должны были сейчас сделать разведчики, оказавшиеся тут помимо своей воли? Идти к людям – или, наоборот, избегать их, пробираясь… куда же?

Три минуты давно миновали, а Онго все не отрывал аз от играющего разными цветами прямоугольника. Умал. Группа вышла из сложной обстановки с мини-зльными потерями: убитых нет, ранен – даже не знен, но пострадал при вынужденном отходе – один.

Группа пока еще не выполнила своей задачи; возможно, была уже близко от результата, но теперь так или иначе приходилось начинать все сначала. Иными словами, возвращаться в горы: нужное решение было где-то там. Вернуться; каким же образом подняться? Да еще имея на руках человека, неспособного передвигаться самостоятельно?

Обозначения на карте ясно показывали: обрыв, на который никто не смог бы взобраться, тянулся достаточно далеко в обе стороны; примерно – Онго прикинул – день пути хоть туда, хоть сюда. Конечно, не будь Сури на руках… Но он есть. Если передвигаться скрытно, то использовать можно только темное время; при дневном свете проскользнуть мимо поселков наверняка не удастся: заметят если не с суши, то с моря, а всего вероятнее, с обеих сторон. Значит, уже не день, а два. А Сидо предупреждал: отсчет времени идет очень напряженный, опоздать – значит потерять, быть может, все. Вывод один: пытаться дойти до пологих склонов, где можно было бы свернуть в горы, скрытно не имеет смысла: можно прийти к шапочному разбору. Онго не было известно, что заставляет Разведку вести именно такой отсчет времени; он понимал, что ему этого знать, вернее всего, и не следовало. Но наверняка у Сидо были на то серьезные основания. Итак? Итак, надо, не скрываясь, выходить к виндорам? Как же это будет выглядеть на деле? Кто они такие с точки зрения хозяев этой территории?