А тем временем эта самая Василиса, оказывается, хотя и художница, а порядочная прохвостка. И никакая она, оказывается, не Василиса Прекрасная, а скорее уж Василиса Премудрая. Или Прехитрая.

Словом, Сатана в юбке, а не художница…

И, вернувшись домой, эта красавица чертит план, на котором с фотографической точностью указывает своему жениху Ване Дурачкову, где в квартире у антиквара что стоит и сколько то, что стоит, примерно стоит, в конвертируемой валюте.

Особенно, конечно, яйцо Фаберже.

Это ж год на такое вот золоченое яичко можно жить-поживать и добра наживать!

Ага. Как-то так. Такая вот неожиданная комбинация вырисовывается на наших с вами глазах, читатель…

Такой вот пердимонокль…

И пока влюбленный антиквар пописывает свои ямбы с хореями, с трепетом заглядывая в лицо бессмертному чувству, над ним сгущаются не просто тучи, а, прямо скажем, целый грозовой перевал…

Но едем дальше.

Следующим утром под дверью Василисы корзина с незабудками, ландышами и еще какими-то травинками в шуршащем пакете фирменного цветочного салона. Конверт. В конверте стихи. На дне букета бархатная коробочка. В коробочке золотое колечко, свернутое змейкой с изумрудными хитрющими глазками.

Тоже нам, змий искуситель! Анчарная кочерыжка!

Конверт со стихами и ландыши берем, колечка нам не надо. Любовь не покупается, уважаемый! Ее не возьмешь в залог под проценты.

Ее можно только пропить или подарить даром…

Другое дело отдал бы сразу яйцо! А колечко, это так… Мелочь. Нам колечка не надо.

А за цветочки со стихами спасибо.

И колечко возвращается к антиквару.

Умиленный старик умиляется…

И на следующий день снова корзинка с конвертом, но на этот раз без колечка.

Там только орхидеи.

Орхидеи какой-то редчайшей породы.

Доставленные по спецзаказу. С берегов далекой и кишащей аллигаторами Амазонки…

Не дешевле колечка, кстати, букетец.

Цветы берем, как обычно. В конверте, кроме ямбов с хореями, билет в ложу Большого театра на балет «Лебединое озеро».

Лебединое озеро.

Лебединая песня…

Но в чем бедной девушке пойти на балет?

– Николай Александрович, миленький, простите меня бога ради, но у меня сегодня вечером рисовальные дополнительные занятия. Я не смогу. Хотите, сходите с бабушкой?

(Нет уж, спасибо, не надо.)

Антиквар влюблен не на шутку. Но встает вопрос: чем же пронять эту недоступную прекрасную и гордую Василису? Которой рисовальные курсы дороже ложи Большого театра, а незабудки – золотого колечка?

Вот уж действительно, нашла коса на камень! Попалась в кои-то веки чистая девичья душа!

Другая бы на ее месте (и сколько их таких было!) ради одного камушка в лепешку, а этой «рисовальные, видите ли, курсы!»…

Старик не сдается.

Старик готов уже продать за эту прекрасную девушку черту душу. Но где он, этот самый черт?

А он (не к ночи помянут) тут как тут:

– Николай Александрович, а это Тициан? Ах!

– Николай Александрович, а ведь это Ван Гог! Ах!

– Николай Александрович, а зачем эта кнопочка? А…

– Николай Александрович, а ведь это XVII век… Ох!

– Николай Александрович, а как это открывается? О…

– Николай Александрович, а зачем тут эта защелочка? Ах!

– Николай Александрович, а зачем тут эта вот лампочка? А…

И наконец, не проходит и недели знакомства, как:

«Николай Александрович, а поедемте, погуляем в Серебряный бор… такая весна! Там сейчас так красиво, Николай Александрович!

Я возьму этюдник. А вы рядышком посидите. На лавочке. А потом зайдем поужинаем в „Макдональдс“?»

– Может, лучше в «Бельведер»?

– Нет, в «Макдональдс». Возьмем по чизбургеру, ванильный коктейль и фри…

– Как скажете, Василиса… (Старикашечка млеет.)

И они едут в Серебряный бор…

Старик сидит на лавочке. Он счастлив.

Василиса пишет Бездонное озеро акварелью. Ветер играет в Василисиных волосах. Над луковым изгибом губ крошечная родинка. Глаза у Василисы синие, как васильки…

Крякают утки. Солнце уходит в зенит.

Стучит дятел.

Сиреневые кусты отражаются в воде. Душит душу аромат черемухи.

Кукует кукушка.

«Ку-ку…»

…Стройные колоннады сосен держат синий небесный купол.

Василиса присаживается со стариком на скамейку. Достаёт из холщовой сумки свердловскую булку. И два сока с трубочкой. Булку делит напополам.

Вторую половину протягивает старику.

Глаза ее улыбаются. В них, как в Бездонном озере, плещутся золотые рыбки…

Старик счастлив.

«Напишу на нее завещание! – пылко думает антиквар, наблюдая, как девушка щедрой рукой крошит свою половину булки уткам. – Заверю его у нотариуса. Так, чтобы никто не смог опротестовать!»

Пусть все останется ей:

Ее любимый Левитан…

Брюллов…

Врубель…

Квартира.

Ковры.

Дворцовая мебель.

Дом на берегу Черного моря.

Счет в Швейцарском банке…

Яхта.

Все!

И яйцо Фаберже на платиновой подставке.

По щекам старика текут слезы умиления. Его душа порхает возле Василисы лимонницей.

Вечереет…

Солнце опускается в камыши.

Но вот ей кто-то звонит, и ей, оказывается, уже пора бежать…

На занятия.

– Прощайте, Василиса! – лопочет влюбленный старик.

– До завтра, Николай Александрович! – ласково улыбается черт и нежно целует старика в повисшую щеку…

Но еще не успеет остыть этот поцелуй на щеке старика, еще не растает в воздухе серебряный смех чертовки, как старик, пройдя в гостиную, увидит распахнутую дверцу шкафа и пустую полку от яйца Фаберже.

Увидит и, схватившись за сердце, медленно сползет вниз, на индийский ковер, так и не успев написать завещания…

Зима, как говорится, злилась недаром. Прошла ее пора.

До свидания.

Однозначно. Через арку и вниз, налево, к шоссе Энтузиастов; в направлении гаражного кооперативного товарищества «Железнодорожник». То есть на север к пингвинам и ледовитым айсбергам.