– К демонам такое равновесие! – Халид все еще не мог забыть мерзких тварей. Пусть у него самого на харузском кладбище никто не похоронен, но глумиться над мертвыми – противно богам. – Почему просто не рассказать людям? Кладбище можно осматривать, выходы из нор перекрыть, устроить ловушки…

– Ловушки? – насмешливо переспросил чародей. – Ну хорошо, допустим, тебя не сочтут безумцем, когда ты примешься на всех углах кричать о гулях. Допустим, тебе даже поверят… Шах велит очистить кладбище, и гули просто разбегутся, вернувшись, когда все утихнет. А если заставить стражу караулить там постоянно, переберутся на окраины в бедняцкие кварталы и начнут охотиться на детей и стариков. Нет, Зеринге, имелась бы хоть какая-то возможность очистить кладбище от непрошеных жильцов, я бы так и сделал, но это непосильная задача. Слишком глубоки подземелья под Харузой, слишком много разных тварей в них обитает. И гули далеко не самые кровожадные существа из тех, что можно здесь повстречать. Люди и то опаснее…

– Тут я с тобой согласен, – мрачно промолвил ир-Кайсах. – Сам знаю таких, что хуже любого гуля. А как же тела? Их найдут, и все узнают о трупоедах.

– А что тела? Думаешь, они долго пролежат нетронутыми? В старую часть кладбища редко заглядывают, а молодые гули уже на следующую ночь позаботились о собратьях. Что не сожрали на месте, а они, конечно, не успели сожрать, утащили в норы. Через пару дней от этой истории и следов не останется. Разве что… Ты мои вещи не выбросил, я надеюсь?

– Во дворе у колодца кинул, – так же хмуро отозвался Халид, рассудком понимая, что Раэн прав. – Надо бы спалить, они в крови, но я не знал, вдруг у тебя там что-то нужное…

Например, гром-камень, зашитый в поясе, или еще какая чародейская дрянь. Говорить этого он не стал, как и оправдываться, что посчитал непристойным лазить по карманам, но Раэн понимающе кивнул и вышел во двор. Его не было ровно столько времени, чтобы Халид успел снять с огня плов, разложить по мискам и достать из корзины свежие лепешки. Хмыкнул про себя, вспомнив, что в сказках джинны едят солнечный свет или пьют кровь людей, если темные. Из каких бы джиннов ни был Раэн, вкусную еду, кофе и доброе вино он любил как самый обычный человек, да и в прочих радостях, похоже, себе не отказывал.

– О, сырные лепешки! – потянул носом предмет его раздумий, показываясь на пороге. – Сдвинь-ка блюдо в сторону.

Он подошел к столу и вытянул над ним руки. В ладонях, сложенных ковшом, высилась горка чего-то непонятного, тускло блестящего из-под слоя то ли грязи, то ли копоти. Халид брезгливо покосился на странную гадость, которой ни за что не стал бы осквернять такое святое место как стол, но блюдо с пловом послушно сдвинул – и подальше, чтобы грязь в него не попала.

Раэн раздвинул ладони, и на полированное темное дерево со стуком высыпались кольца, какие-то бляхи, несколько толстых цепочек с подвесками, серьги… Все крупное, тяжелое, золотое и с множеством камней. Халид пораженно воззрился на драгоценности, словно много лет пролежавшие в земле. Осел, да именно там они и лежали!

Он протянул руку и взял массивный перстень. Потер рукавом камень размером с лесной орех, и из-под темного налета брызнул синевой сапфир чистейшей воды.

– Вот тебе еще одна загадка гулей, – весело сказал Раэн. – Понятия не имею, зачем они тащат своей матушке драгоценные камни и золото, но там, под землей, остался далеко не один тайник. Мне было не до тщательного обыска, прихватил, что под руку попалось. Половина твоя, можешь выбирать.

– Нет.

Положив перстень обратно, Халид сделал шаг назад, не отводя взгляда от лежащего на столе клада, на который можно было бы купить лавку с дорогим товаром или большой дом с садом.

– Нет, – повторил он. – Я не святой, но ограбить мертвецов…

– Их уже ограбили до нас, – усмехнулся Раэн. – Мы ведь не можем вернуть камешки ни законным владельцам, ни их наследникам. Знать бы, кому возвращать. Что им, так и лежать под землей? Или тебе стыдно перед гулями? Не дури, Зеринге. Мертвым золото без надобности, поверь тому, кто не раз ходил за Грань. А нам нужно на что-то жить. Считай, что это плата за нашу работу.

– Плата?

Халид закусил губу, раздумывая, потом нерешительно взял со стола серьгу без пары и повертел в пальцах оправленный в золото изумруд, носить который не постыдился бы ни один придворный вельможа. У него дома говорили, что ограбить мертвеца – великий грех перед богами, но ведь Раэн взял это все не из могилы, а в логове гулей. Значит, это не воровство, а воинская добыча. Правда, чужая.

– Я не заработал половину, – хмуро сказал он.

– А это уж мне решать, – заявил Раэн, споласкивая руки.

Вернувшись к столу, он подцепил верхнюю лепешку из горки и негромко сказал:

– Бери, не сомневайся. Раз уж я распоряжаюсь твоей жизнью, пусть она хоть иногда будет приятной.

Халид бросил серьгу обратно в кучу и пристально взглянул на чародея, ответившего ему спокойным прямым взглядом.

– Тебе и в самом деле это нужно? Чтобы я не просто выполнял приказы?

– Нужно, – несколько мгновений помолчав, ответил Раэн. – Я могу заставить тебя жить или умереть, но к верности никого не принудить силой. И если для тебя делить со мной хлеб и прикрывать мне спину хуже смерти, что ж, выбор твой. Убивать не стану, но и спиной больше не повернусь.

– Верность? – Халид криво усмехнулся почему-то непослушными губами. – Похоже, ты первый, кому она понадобилась. Всем остальным хватало послушания. Раэн, скажи, у меня есть хотя бы надежда? Надежда на свободу?

– Есть, – снова помедлив, сказал чародей, блеснув углями зрачков. – Имеется в узах Тени одна лазейка. Только я тебе о ней не расскажу. Догадаешься, сумеешь воспользоваться – твое счастье. И моя смерть…

– Даже так? – недоверчиво сузил глаза Халид.

– А ты как думал? На то оно и равновесие, – вернул ему невеселую усмешку Раэн. – Так что ты выбираешь?

– Не знаю, – тяжело выдохнул Халид. – Хотя…

Он вдруг снова вспомнил слова Раэна о том, что искренность – клинок с двумя лезвиями. И подумал, что если сейчас солжет, то жизнь, может, и получит, но зачем ему жизнь, в которой придется считать себя трусом и подлецом?

– Если догадаюсь, как от этого проклятия избавиться, тут и выбирать нечего, – честно сказал он, глядя в непроницаемое и бесстрастное, как у мраморной статуи, лицо Раэна. – Не обессудь, но мне моя свобода дороже твоей жизни. Хочешь, ищи себе другую Тень, а со мной поступай, как знаешь. Но это дело между мной и тобой. А если придется драться с кем-то другим… то можешь поворачиваться ко мне спиной без опаски. Клянусь хлебом и водой, которые мы разделили, – произнес он старую клятву своего племени. – Никому из твоих врагов я тебя не выдам и… – Он запнулся, но с усилием заставил себя договорить: – И из воли твоей не выйду.

– Другим не отдашь, но сам, если получится, убьешь? – глумливо уточнил Раэн и вдруг широко улыбнулся. – Хорошая сделка, Зеринге, мне нравится. А теперь давай все-таки поедим, иначе я помру с голоду над полным столом, а это слишком обидно.