– Не-е-ет!!! Сволочи!..

Бронзовая купальщица Бюль-Бюль, сложив ладошки жалом копейного острия, ныряет вперед.

В пучину сердца.

«Совесть… ну и пусть…» – отрешенно успел подумать Бут-Бутан. Сверху рушилась крылатая тень – наверное, Термидор Орленый, посланец Старца-Облако, явился из рая за душой невинно убиенного. Вот, значит, ты какой, посланец… Перед носом, едва не расплющив в лепешку, мелькает огромное копыто. Треск, крики, острая боль пронзает левый бок, смещаясь к бедру. Кажется, еще жив. Да какое там кажется! Жив!!! Бой-Баба, приемная мать Лучшего-из-Людей, пришла на помощь своим детям!

Происходящее выглядело сотворенным наспех, скомканным и небрежным, словно судьба собиралась позже заново вернуться к уже свершившемуся насилию: доработать, расцветить подробностями, прописать детали – песчаная корка на каплях крови, взгляд Червя полон участливого внимания, гудят рога герольдов от крепости… Потом. Все это будет потом, подробно, обстоятельно, красиво, а сейчас: иначе.

Проще простого.

– Я – «Рука Меча»! Пустите! Убью!

Бут-Бутан плакал, стыдясь слез и ничего не в силах поделать. Жалкий вопль «Убью!» делал его похожим на беднягу Мозгача, порывающегося к схватке с Алым Хонгром; сейчас Кра-Кра корчился под колпаком Аспид-Кисеи, поражаемый ленивыми заклятиями, обманчиво-сонными, будто движения играющего с мышью кота, – и сходство с горе-волшебником хлестало Куриного Льва наотмашь, размазывая по щекам соленый стыд.

– Я – «Рука Меча»!

Крик прорастал шипами, разрывая глотку.

– «Рука Меча» Лучшего-из-Людей!

Кровь текла по бедру. Река, впадающая в смерть. Сонливость окутывала душу теплым покрывалом: «Спи, маленький! Спи, сладенький!..»; хотелось закрыть глаза, замолчать, сдаться на волю случая, неизменно враждебного к подкидышу, но нити тянулись, трепетали, и хрип еще сотрясал паутину:

– Я!.. Рука…

Лучшего-из-Людей подтащили ближе. Он старался выронить копье, поджимал ноги, отказываясь двигаться самостоятельно, брыкался – тщетно. Лучники волокли его против воли, а лапищи тридесятника опять сомкнулись поверх кулаков пленника, вынуждая волей-неволей держать древко. О Кривая Тетушка! Сейчас Лучший-из-Людей был смешон так же, как Бут-Бутан, если не больше, и это трогательное сходство дарило парню надежду на встречу там, где рождаются вовремя, живут с радостью и уходят, смеясь.

Пускай. Это хорошая смерть.

Самая лучшая.

Бут-Бутан вяло почувствовал: приподнимают. Разворачивают, обмякшего; лицом к копью. Так удобнее. Что ж… Великан-тридесятник потянул руки Духа назад, отводя копье для удара. Свободные лучники тесно обступили место казни, подняв оружие к небу: спикируй Бой-Баба снова – напорется на частокол жал. Голый по пояс, мокрый от пота, Лучший-из-Людей глупо дергался, пытаясь высвободиться, но лицо невольного палача было отнюдь не смешным. На лбу вспухли жилы, отвердели скулы, а в глазах появился удивительный блеск – сухой и воспаленный, как барханы пустыни Шаддай-Кара.

– …рука… я…

– Ты не рука! Ты не «Рука Меча»!

Это было подло: на пороге гибели услышать такое от Лучшего-из-Людей! Это было настолько подло, что Бут-Бутан задохнулся, чувствуя, как обида переплавляется в ненависть, ненависть – в растерянность и кипящий расплав заполняет тело до краев, едва не разбросав лучников.

– Я! «Рука Меча»!

– Нет! Ты – Сердце! Сердце! Понял?!

– Я…

– Бейся! Бейся, и все! Пока ты бьешься…

И удар копья прошел мимо, потому что двое дюжих мужчин не сумели удержать раненого подростка.

– Вы перепутали! Ошиблись! Я знаю!

– Не надо знать! Верь мне!

– Верю! Я Сердце! – В хватке лучников бились понимание, обретение и восторг, бились так, как может биться только настоящее сердце, чувствуя, что нити паутины становится вздутыми от напора жилами, чувства – кипящей кровью, и остальные части Лучшего-из-Людей оживают, сойдясь наконец воедино, получая свою толику восторга, понимания и обретения. На крыше храма встала Носатая Аю, в прошлом бессильная «Рука Щита», отныне и навсегда – Голова Власти. Ветер лег в узкую ладонь девушки, свернулся нагайкой-камчой, вплетая меж нитями стальную мелодию ярости; взмах – и рассеченная надвое Аспид-Кисея с шипением уползла прочь. Вскинулся армейский маг, почуяв врага, безошибочно нашел взглядом дерзкую, – изумление, недостойное и неподобающее, озарило лицо Алого Хонгра, делая его похожим на змею, превращенную в человека и не знающую, что же теперь: жалить или спрашивать?

А Мозгач Кра-Кра с земли, стоя на четвереньках, прикипел глазами к поясу, стягивавшему халат мага. Широкий такой пояс, тисненой кожи, с плоской массивной пряжкой из металла: Старец-Облако воскрешает своего сына. Казалось, волшебник-заика беззвучно разговаривает с вещью, с частью одежды, как однажды разговаривал с боевой кувалдой, отнятой у злыдня-дюженника.

Прыгнул кошкой.

Сорвал.

Даже не обернувшись на Алого Хонгра, Мозгач несся тигриными прыжками к храму, к другу, бьющемуся в тисках обидчиков, к Сердцу Лучшего-из-Людей. И в руке заики, рассекая испуганный полдень, пел убийственный пояс. В правой руке. В «Руке Меча», отныне – и навсегда. Кожаное колесо полыхнуло на солнце слепящими бликами пряжки, обожгло глаза, заставляя лучников на миг зажмуриться, на неизмеримо краткий и бесконечно долгий миг. Смерч объял солдат раджи Синг-Синга – кружа, увлекая, вырывая оружие, отшвыривая прочь. Тридесятник со скоростью командира и истинного героя первым сообразил, что пора делать ноги. Рванул с пояса шишковатую булаву-дробину, свалил дурака-однополчанина, загораживавшего дорогу, но опоздал: пряжка подсекла ноги, на возврате припечатав скулу. Кто и делает такие пряжки? – то ли дело махонькие, с крючочками…

И булава в придачу рехнулась.

Вон, летает.

Упала.

* * *

Свобода свалилась на Бут-Бутана тяжкой ношей, вернув боль и слабость. Поодаль, сидя на обломках копья, грязно ругался Лучший-из-Людей. Тоже – свободный. А Червя нигде не было видно. Удрал, трусливая слякоть! Ну и Ал-Лахудр с ним, трупоедом!

– Уходим! – Сердце билось ровно, мощно, наконец обретя себя. – Скорей!..

«Ноги» возникли рядом, словно по мановению волшебного жезла. На одном из скороходов уже восседала Аю. Куриный Лев шагнул к другому верблюдю, оглянулся на Лучшего-из-Людей…

Тот, перестав браниться, смотрел в небо.

Бут-Бутан задрал голову. Нет, Бой-Баба больше не кружилась над храмом.

– Проснулась, – непонятно сказал Лучший-из-Людей. – С добрым утром, Тамара Юрьевна! Как спалось, королева?

И повернулся к парню:

– Уходим? Куда? Зачем?!

– Ну… эти!.. Хватать станут!..

– Да ну вас к Судьбецам! – выразил общее мнение великан-тридесятник, трогая пальцем шатающийся клык. От этого речь тридесятника была маловнятной, но Бут-Бутан все чудесно понял. – Войне хана, братва фьюшку пьет, одни мы тут, как шиши ядреные…