Наступило Рождество, и утром прибыли певцы рождественских гимнов. Был поставлен большой чан с подогретым вином, из которого пили все, и мы приняли участи в пении. Мы дарили друг другу подарки, целовались и уверяли, что никакие другие подарки не доставили бы нам столько радости, как те, которые мы получили.

Во второй половине дня дети показали свою пьесу. Было трогательно видеть, как Тамсин исполняла свою роль. Все согласились, что она очень хорошо справилась с ней, все дети радовались, и мы вместе с ними, Я сидела с гостями и наблюдала за Колумом и Марией. Может быть, другие ничего не замечали, но мне это бросилось в глаза. Было что-то в том, как они избегали смотреть друг на друга, а потом вдруг будто тянулись навстречу. Это была испепеляющая страсть, я чувствовала это.

Дети играли на флейтах и лютнях, и начался пир. Стол ломился под тяжестью всевозможных кушаний — говядина, баранина, молочный поросенок, кабанья голова, всевозможные пироги и все сорта вин. Все усердно ели, а потом были танцы, пение и выбор Короля рождественской ночи. Странно, но выбор пал на Колума. Поднялись громкие крики протеста, когда он предъявил серебряный пенни: ведь он и так был хозяином замка. Коннелл был горько разочарован. Потом начались игры, и, когда мы стали искать «сокровище», Колум выбрал меня.

Я почувствовала себя счастливой и сказала себе, что ошибалась в нем. Я действительно была ему небезразлична. Он мог бы выбрать Марию, которая ушла с одним из гостей-сквайров, а ведь для взрослых эта игра означала возможность побыть наедине. Колум заметил:

— Все прошло хорошо?

— Дети в восторге, а это самое главное.

— Нет, — возразил он, — мы имеем такое же право радоваться Рождеству, как и дети. Пошли! — позвал он, и мы стали подниматься по лестнице на крепостной вал.

Холодный ночной воздух встретил нас. Вид был великолепный — спокойное море, чуть видны «Зубы дьявола», слева от нас Морская башня, на которой горел фонарь. Колум перегнулся и посмотрел вниз.

— Как высоко! — сказал он.

— Долго падать, — ответила я.

Он подошел ко мне, схватил за талию, и меня вдруг охватила паника: мне показалось, что он собирается сбросить меня вниз. Я окаменела от ужаса.

— Да, — медленно промолвил он, — очень долго надо падать, Линнет!

Я отпрянула от него и посмотрела в упор. Глаза его сверкали. Я подумала: «Он собирается мне что-то сказать! Он собирается сказать, что любит Марию!» Потом вдруг у меня мелькнула мысль, что он предоставляет мне возможность самой броситься вниз. Удивительно, но голос мой был тверд, когда я сказала:

— Думаю, надо вернуться к гостям, кто-нибудь уже нашел «сокровище».

— Не мы должны его найти, — ответил Колум. — Это будет не правильно, скажут, что подстроено. Достаточно уже того, что я нашел серебряный пенни и стал «Королем на Ночь». Король на одну ночь… все, что я захочу сегодня мое! Все, что я попрошу, да?

— Разве ты не всегда король в своем замке?

— Неужели ты, наконец, это поняла?

И мы пошли к гостям…

Коннелл и его подружка, маленькая дочь одного из сквайров, нашли «сокровище» — два маленьких золотых амулета в ящичке. Ящичек принесли Колуму, а он передал его детям со словами, что содержимое ящичка защитит их от проклятых злых духов, призраков, болезней, колдовства и чар. Коннелл был очень доволен. Это было утешением за то, что он не нашел серебряный пенни.

Но что-то обязательно должно было произойти. На сей раз это была Сенара. Она почувствовала себя плохо, и Тамсин сказала, что уложит ее в кровать.

Я пошла в свою спальню и стала записывать в дневник все происшедшее за этот день. Я любила делать записи в тот же день, пока память была свежа. Вдруг я услышала шаги за дверью и поспешно спрятала бумаги.

Это была Тамсин. Она каждую ночь приходила проведать меня.

— Сенара очень больна, — сказала она. — Она хочет, чтобы я сегодня была с ней. Она говорит, что ей лучше, когда я рядом.

Иди к ней, дорогая!

— Тебе сегодня лучше, мама?

— Да, любовь моя! Не волнуйся обо мне. Она прильнула ко мне.

— Ты уверена, мама, что без меня с тобой все будет в порядке?

— Конечно, моя дорогая! Спокойной ночи! Иди и присмотри за Сенарой.

Я крепко ее поцеловала, и она вышла. Я продолжила записи. Закончу тем, что я поцеловала Тамсин и пожелала ей спокойной ночи, потом спрячу бумаги и лягу спать…

Рождество никогда не приносит мне радости. Я не могу забыть, что именно тогда умерла моя мать, и, хотя это случилось шесть лет тому назад, я это помню так же ясно, как в первое же Рождество после ее смерти.

Мне было тогда десять лет. Был очень веселый рождественский день. В замке были артисты, мы играли пьесу, все танцевали, пели и играли на музыкальных инструментах.

Я часто думаю, что, если бы я была с матерью в ту ночь, ничего бы не случилось. Несколько ночей до этого мы спали вместе, а потом заболела Сенара, и я осталась с ней.

Я вспоминаю те ночи, когда мама так радовалась, что мы вместе. Я тогда была совсем маленькая, а дети не все понимают. Я вспоминаю, как она прижимала меня к себе, как для нее было важно, что я с ней рядом.

А на следующее утро она была мертва. Нашла ее Дженнет. У меня в голове прокручивается вся кар тина: как я услышала крик Дженнет, как она прибежала ко мне, и я не могла добиться ничего от нее. Я побежала в мамину комнату, а там она… лежала на кровати. Мать была не похожа на себя — такая неподвижная и холодная, когда я потрогала ее лицо. И странно: ничто не указывало на причину ее смерти.

Приехал доктор и сказал, что не выдержало ее сердце: другого объяснения ее смерти он найти не смог.

Отец говорил, что последние недели она недомогала, и он очень беспокоился за нее. Мы все это подтвердили, но я очень на себя сердилась. Я внушила себе, что, если б я была с ней, этого не произошло бы. Я ведь чувствовала в те дни, перед ее смертью, что она чего-то боялась. Потом мне подумалось, что, может быть, я вообразила это? Ведь в десять лет ума немного.

Слуги шептались, но при моем появлении замолкали и начинали говорить о какой-нибудь ерунде.

Приехала бабушка из Лайон-корта. Она была ошеломлена и озадачена, как и я. Она обняла меня, и мы вместе заплакали.

— Нет, только не Линнет! — все повторяла она. — Она была такая молодая! Как это могло случиться?

Никто не знал. Доктор сказал, что иногда человеческое сердце не выдерживает, приходит его время. Бог видит, что пора человеку уходить, — и он уходит.

Дедушка был в море, как и мои дяди — Карлос, Жако и Пени, но Эдвина приехала. Она выглядела напуганной и сказала, что должна была что-нибудь сделать, что она предвидела это! Она не захотела объяснять, а мы не поняли, что она имела в виду. Эдвина была в таком исступлении, что не могла больше ничего говорить, но я почувствовала к ней симпатию, потому что она винила себя почти так же, как я.