— Тебе это ничего, где я была, — сказала она на своем ломаном английском. — Не иметь значения. Я опять здесь.

— И ты думаешь, что можешь просто так войти?.. — сказал Колум.

— Думаю, да. Ты взял мой корабль… ты убил моих друзей. Ты обязан предоставить мне крышу над головой, я остаюсь. Не пытайся выгнать меня, если попытаешься… пожалеешь. Ты должен мне это, и я беру.

Я сказала:

— Но этого не может быть!

— Да, — ответила она. — Может. — Она посмотрела на Колума в упор.

Она стала еще красивее. На ней был бархатный плащ с капюшоном, откинутым назад и открывающим ее блестящие черные волосы, собранные высоко на затылке. Ее черные глаза удлиненной формы спокойно улыбались. В ней было что-то неземное. Я подумала, что мне снится сон.

— Я иду в свою комнату, мою Красную комнату.

— Ты не можешь здесь оставаться! — воскликнула я.

Мария, будто не слыша меня, повернулась к Колуму.

— Мои вещи скоро прибудут, — сказала она. — Я на некоторое время останусь здесь. И ушла. Я смотрела на Колума.

— Что это значит? Она пошла в Красную комнату. Этого не может быть! Откуда она пришла?

— Она останется здесь, — сказал он.

— Это цена, которую ты должен заплатить за убийство ее людей, да?

— Говори, что хочешь. Она останется!

И он ушел.

Вот так Мария вернулась в замок Пейлинг.

* * *

Все домашние сгорали от любопытства. Поползли слухи: «Ведьма вернулась!» Она не могла выбрать лучшего времени для своего появления, чтобы подтвердить их. В первый раз она появилась в ночь Хэллоуина, через год в такую ночь она исчезла, а теперь, через семь лет, она опять вернулась в Хэллоуин.

Она жила в Красной комнате, в той самой комнате, где слуги слышали странный шум и где я сама видела — или думала, что видела, — ее дух.

Я послала за Дженнет.

— Дженнет, Мария вернулась. Дженнет с мрачным видом кивнула.

— Готова поклясться, опять говорят, что она — ведьма.

Дженнет опять кивнула.

— Я не хочу, чтобы такой разговор дошел до детей. На днях я слышала, как они говорят о ведьмах. Я не хочу, чтобы это касалось их.

— Она — мать Сенары, — медленно сказала Дженнет.

— Все эти слухи не должны касаться Сенары.

— Они и не коснутся.

— Я знала, что могу доверять тебе. Слуги следили за Марией украдкой. Если она отдавала распоряжения, они бросались исполнять со всех ног. Они очень боялись «злого глаза».

Она продолжала выезжать на прогулки одна. Однажды я встретилась с ней: не глядя на меня, она поехала в другую сторону, волосы развевались у нее за спиной.

Скоро будет Рождество, я очень хотела видеть свою матушку и была очень подавлена, когда от нее пришло письмо:

«Дорогая моя Липнет! Лэндоры проводят Рождество с нами. Как ты знаешь, у них ужасная трагедия. Мы уже все уверены, что Фенимор пропал, и „Лэндор Лайон“, который должен был вернуться еще месяц тому назад и который видели в десяти милях от нашего берега, не вернулся. Мы боимся, что судно попало в шторм в конце октября. Твой отец и капитан Лэндор все время говорят о чем-то, потеря корабля для них большой удар. Но то, что Фенимор погиб вместе с ним, этого его бедная мать не может вынести, она обезумела от горя. Я хочу, чтобы она приехала к нам вместе с женой бедного Фенимора и его детьми, я пытаюсь помочь им забыться немного. Это значит, дорогая моя, что нам надо воздержаться на этот раз от совместной встречи Рождества. Ведь ты не можешь приехать без Колума, а он не сможет приехать по вполне понятным причинам: потеря Фенимора обострила горечь потери Мелани! Как только они уедут, я приеду к тебе, или, может быть, ты приедешь к нам?»

Дни казались очень длинными. Солнце всходило поздно, садилось рано. Матушка говаривала: «Самые темные дни — перед Рождеством».

В дом вкралось что-то зловещее. Если бы здесь была Эдвина, она опять меня предупредила бы. Я чувствовала это. Зло исходило из Красной комнаты и угрожало мне.

Может быть, и правда Мария была ведьмой? Может быть, она и не была на корабле? Может быть, она лежала в море, ожидая, пока я найду ее? Меня стали одолевать разные фантазии.

Но Мария была здесь, и никто не смел сказать ей, чтобы она уходила. Я сознавала ее растущее влияние на домочадцев, ее дьявольскую власть, даже Колум попал под ее чары.

Какая она была красивая! Может быть, это была порочная красота, но тем не менее соблазнительная. Казалось, она обладала множеством лиц и сбрасывала их, как змея сбрасывает шкуру. Я так и думала о ней — красивая грешная змея!

Дети тоже были восхищены ею.

— Мама Сенары теперь живет с нами? — спросила Тамсин.

Я ответила:

— Немного, наверное, поживет.

— Все мамы все время живут со своими детьми, правда? Но мама Сенары отличается от всех мам. Сенара сказала:

— Ты — моя настоящая мама, а она — моя сказочная мама. Мне нравится смотреть на нее, но я люблю больше, когда ты здесь.

— Я всегда буду здесь, если ты хочешь, Сенара, — ответила я.

Коннелл заметил:

— Она самая красивая мама в мире. Тамсин смотрела на меня, и лицо ее медленно покрывалось румянцем.

— Это не правда, — сказала она и еще более покраснела, потому что лгала. Моя мама самая красивая.

Дорогая моя Тамсин-защитница! Как странно, что в эти дни тридцатилетняя женщина вынуждена была искать защиты у десятилетнего ребенка! Защита? Какое странное слово пришло в голову!

Как всякие дети, они отнеслись к затянувшемуся визиту Марии как к вполне естественному событию. В том, что слуги при них вели разговоры об этом, я не сомневалась, но Мария была, и они приняли ее. У Сенары была странная красивая мать, которая вела себя, не подчиняясь обычным правилам. Она появилась внезапно и стала членом семьи. Спустя некоторое время это никому уже не казалось странным. Теперь Мария интересовалась дочерью, ибо Сенара была похожа на нее — такие же удлиненные глаза, черные волосы, правильные черты лица. Но в Сенаре не было таинственности, она была обычной девочкой.

Мария действительно «сбрасывала шкуру». Она была уже другой, отличной от той, которая когда-то давно целый год провела в нашем доме. Она становилась обычной женщиной: слушала, как занимаются дети в классной комнате, ласкала Сенару, дарила ей подарки, ибо вещи ее прибыли и в них были золотые украшения и богатые ткани, приглашала швею, чтобы та сшила платья для нее и Сенары.

Сенара, конечно, была немного тщеславна: такой ребенок не мог не знать о своей красоте. Она наивно гордилась ею, и моя дорогая Тамсин — простушка по сравнению с ней — тоже гордилась.