Особенно тогда, когда наш мир, кажется, распадается на части – мы теряем работу, получаем серьезную травму, разлучаемся с любимым, – в нашу жизнь может войти боль от того, что с нами что-то не так. Мы начинаем верить в то, что изначально неполноценны, что мы плохие и не заслуживаем любви. Как и Эми, мы забываем обо всем хорошем, что есть в нас, и отсекаем себя от своего сердца. Однако Будда учил, что не важно, насколько сильно наше заблуждение, наша суть, природа будды, чиста и не загрязнена. Тибетский мастер медитации Чогьям Трунгпа пишет: «…в каждом человеке есть основополагающая природа чистоты». Основополагающая чистота – это сияние нашей природы будды, это присущие нам пробужденность и любовь.

Это не значит, что мы не можем поступить неправильно. Но, в отличие от сформированного нашей культурой представления о самих себе как о наследниках Адама и Евы, с буддийской точки зрения нет такого явления, как грешный или злой человек. Когда мы причиняем вред себе или другим, это происходит не потому, что мы плохие, но потому, что мы пребываем в неведении. Находиться в неведении – значит игнорировать истину о том, что мы все связаны друг с другом и с жизнью, и что цепляние и ненависть создают лишь еще больше отчуждения и страдания. Находиться в неведении – значит игнорировать чистоту осознавания и способность к любви, которая представляет собой проявление нашей изначальной чистоты.

Для того чтобы распознать эту изначальную чистоту в каждом, требуется мужество. Трунгпа называет это задачей духовного воина и говорит, что суть человеческой храбрости заключается в «отказе ставить на ком-нибудь или чем-нибудь крест». Это может быть особенно сложно, если мы пытаемся разглядеть чистоту в убийце или педофиле. Наша изначальная природа может быть погребена под уродливым клубком страха, жадности и враждебности, и видеть ее – не значит упускать из виду пагубное поведение по отношению к себе или другим. Насколько полно мы принимаем жизнь, зависит от того, насколько ясно мы видим всю правду о ней. Писатель и мистик Ромен Роллан говорит: «Есть только один вид героизма в мире: видеть мир таким, каков он есть, и любить его». Видеть мир таким, каков он есть, значит видеть не только уязвимость и страдание каждого, но также изначальную чистоту каждого. Когда мы относимся к себе и другим с радикальным принятием, мы видим больше, чем роли, истории и поведение, которое омрачает нашу истинную природу.

Для того чтобы увидеть изначальную чистоту других, нам нужно увидеть ее в себе. Даже когда нам стыдно, когда мы подавлены, когда чувствуем обиду или неуверенность, мы не отказываемся от самих себя. В традиционных буддийских учениях есть формальные медитации, направленные на то, чтобы освободить нас от транса и воссоединить с чистотой и любящим осознаванием, нашей истинной природой.

Они часто начинаются с прощения, так как оно ослабляет броню обиды и вины, которые окружают наше сердце и не дают нам почувствовать чистоту в себе и других. Эти практики любящей доброты пробуждают любовь – цветок нашей чистоты.

Радикальное принятие, которое применяется в этих практиках, зависит от силы веры. Наш транс неполноценности говорит нам, что с нами что-то не так, но мы осмеливаемся отпустить эти мысли и начинаем верить в возможность чистоты. Наше тело может быть переполнено болезненными эмоциями, но вместо того, чтобы убегать прочь, мы вверяем себя исцеляющей силе сочувственного осознавания. Возможно, мы защищали себя, закрыв сердце, но теперь ради обретения любви мы отказываемся исключать из него и других, и самих себя. Когда мы готовы кардинально измениться, наша вера получает подтверждение, так как под слоями заблуждений мы обнаруживаем чистоту и любовь, которые были всегда.

На нашей следующей встрече Эми вывалила на меня длинный перечень своих личных неудач. Она была несостоятельной матерью. Плохой женой. Везде – на работе, дома – она была неуклюжей и не справлялась с обязанностями. Она отчетливо осознавала, как они с четырнадцатилетней дочерью Селией отдалились друг от друга. Они редко говорили по-настоящему, и Эми мало знала о том, что Селия думает или чувствует. И неудивительно, что Дон связался с другой женщиной. Кто захочет хранить верность такой стервозной и эгоистичной женщине, как Эми? Она всегда критиковала его за то, какой он неаккуратный, за то, как он планировал их отпуск, за то, как вел машину. Один конкретный эпизод стоял у нее перед глазами. Однажды, в прошлом году, они лежали вместе в постели, и Дон стал рассказывать ей о своем споре с начальником. Эми сердито прервала его: «Хорошо, просто скажи это. Ты уничтожил все шансы на повышение? Ты все испортил?» Дон вылез из постели и несколько мгновений стоял в темноте. «Нет, Эми», – кратко ответил он и вышел из комнаты. В постель он той ночью не вернулся, как и следующей. Рассказав мне все это, Эми откинулась назад и посмотрела на пол. Усталым голосом она сказала: «Я не знаю, на кого больше злюсь… на Дона или на себя».

Направлены ли наши гнев и обида на другого или на самих себя, результат один и тот же – так мы прячем более глубокую боль своих обид и стыда. И до тех пор, пока мы уклоняемся от этих чувств, мы остаемся в ловушке своей брони, неспособные любить себя и других.

Как мы уже много раз видели, путь на волю начинается с радикального принятия нашей боли. Когда мы отпускаем свои истории про вину и позволяем себе непосредственно пережить ощущения стыда и страха в нашем теле, мы начинаем относиться к себе с сочувствием. И вместо того, чтобы жить, реагируя на события в прошлом, вместо того, чтобы считать себя злым человеком, человеком, которого предали, плохим человеком, мы становимся свободными и готовы встретить настоящий момент с мудростью и добротой. Это суть прощения. Злимся ли мы на себя или других, мы прощаем, отпуская обвинения и открываясь боли, которую так старались оттолкнуть.

Но когда мы глубоко внутри настроены против себя, прощение может казаться невозможным. Так было в случае Мариан, с ее чувством вины из-за сексуального насилия в отношении Кристи. Когда мы чувствуем, что стали причиной огромного страдания, мы не можем отнестись с сочувствием к самим себе. Я спросила Эми: «Как ты думаешь, ты смогла бы простить себя за то, что была такой критичной, за то, что совершила все эти ошибки?» Я мягко продолжила: «Есть что-то еще, что не дает тебе простить себя, Эми?»

С некоторой горечью она ответила: «Почему я должна прощать себя? Это не поможет тем, кого я уже ранила. Я уже разрушила свою семью. Слишком поздно». Но я знала, что часть Эми отчаянно хочет снять петлю ненависти к себе со своей шеи. Я спросила: «Что произойдет, если ты хоть на краткий миг отложишь в сторону историю о том, что ты плохая?» Она сказала, что не знает, но готова попробовать.

Когда под моим руководством Эми направила свое внимание на ощущения в теле, она сказала, что ей кажется, будто она падает в огромную дыру стыда, тонет в болоте неполноценности. Почти сразу в ее уме всплыло давнее воспоминание. Эми увидела, как она работает дома и как ее раздражает постоянное нытье Селии. Она буквально затащила дочь за руку в их рабочий кабинет и, включив телевизор, запретила покидать комнату. Она оставила Селию запертой на два часа, игнорируя периодические крики дочери о том, чтобы ее выпустили. Рассказав мне это, Эми спросила: «Тара, как я могу простить себя за такое обращение с собственным ребенком? Мне так стыдно».