– Нельзя так, Кьярум, – Гилли сильно замотал головой и покачнулся на уступе, – нельзя сказать, будто впереди нас ждут великие дела, но не привести ни к чему. Это как плюнуть другому прямо в сердце. Ты плюнул мне в сердце, Кьярум, когда вытащил из Гимбла, обещая свершения, которых я жаждал, а вместо свершений привел… к этому! Это хуже, чем если бы ты оставил меня сидеть в харчевне и наливаться пивом, понимаешь, Пеплоед? Там я знал, что у меня одна дорога – та, в конце которой приходит Брокк Душеед, но ты, ты дал мне надежду! Ты не можешь теперь её отнять!

Обжора сделал рукой широкий мах на всё вокруг и снова едва не свалился с уступа. Губы его дрожали.

– Ты привел меня к прыгунам, мягкопанцирным жукам, безумцам среди пауков, уродам среди машин. И к ничтожествам, которые решили слиться с ними, а не бороться. И что, Кьярум?! – внезапно заорал он во всё горло. – Что, наши затерянные города уже не засыпает каменная пыль? Призраки наших погибших предков уже не рассказывают историй? Нет? Угроза а-рао изничтожена, а не возросла? Почему мы повернули обратно к Гимблу, твою кочергу?!

Кьярум медленно выдохнул, медленно потащил Жало за рукоять, и Гилли, увидев это, с яростным всхлипом схватил двумя руками свой меч, но Пеплоед лишь поставил молот перед собой, сложил руки на рукояти и тихо проворчал что-то себе под нос, а потом ответил:

– Потому я и повернул обратно в город, что мы увидели тут вот это всё, – Кьярум поморщился и отер усы. – Между гимблскими владениями и подземьями больше не стоят грядовые воители. Прежде этого хватало, потому что опасностей не было так много, чтобы угрожать целому городу, и они были разрознены, теперь же они срастаются между собой, учатся договариваться и скоро станут здоровенными, как триста драконов, если ничего не сделать с этим. Гимбл должен пойти и уничтожить заразу, иначе пройдет немного времени, и зараза сама придет в Гимбл. Ты вроде и сам понял это, Гилли!

Обжора опустил руки с мечом, лицо у него стало озадаченным.

– Нам нужно принести в город весть, – продолжал Кьярум, и голос его наполнялся рычанием, – а городу нужно готовиться к большому походу, и у нас на счету будет каждый гном, который умеет не только пить пиво или торговать с эльфами наверху. Нам нужен будет каждый воин, и я собираюсь встать во главе десятка или сотни таких воинов, и прийти с ними сюда снова, и не оставить тут камня на камне, изничтожить всех до единого, всех чокнутых, кем бы они ни были и с чем бы ни снюхались: с машинами, пауками или а-рао, которые снюхались с машинами! И вместе с воинами, которых подготовлю я, пойдут другие воины и еще другие, и другие! Вот где будет действительно великий поход, Гилли, с великой целью, к огромным свершениям! И когда станут свободными эти подземья, тогда мы…

– Нет, – тихо сказал Обжора, и Кьярум осекся, а потом громче, мотая головой всё быстрее: – нет-нет-нет! Ты не можешь, Пеплоед! Ты не можешь! Я ведь ждал всю жизнь, и теперь ты говоришь мне, что я должен снова ждать? Нет, нет-нет-нет, ты обещал! Ты сказал, что впереди будут свершения, ты повел меня сюда ради больших и важных дел, я так долго шёл, я шёл, мне было страшно, мне было так страшно, просторно и холодно, эти прыгуны так жутко воняют и так больно кусаются, а эта липкая паутина, а этот безумец, Шнейтик, я до сих пор слышу его голос, а тот мальчик с железными ногами, эти чучела, эта тьма повсюду, нет, нет, ты говоришь, теперь я должен…

Гилли перехватил воздуха и закричал:

– Теперь я должен просто вернуться в Гимбл и подождать?! Ты что, ненормальный? Ты не понимаешь, что я больше не смогу? Ты не понимаешь, что я каждый день хотел бежать обратно в город, что всё это просто не может вынести нормальный гном?!

По большому квадратному лицу Обжоры текли слёзы. Звон от его криков стоял в ушах у Кьярума и, кажется, отражался где-то в глубине горы. Пеплоеду казалось, там что-то похрупывает.

– Слушай, Гилли…

– Сам слушай! Меня вела только вера, что всё это я одолеваю ради чего-то важного! Что это просто нужно превозмочь! Найти в себе силы, дойти до того важного, которое впереди! И ты не можешь теперь сказать, что я должен просто отбросить это всё, а когда-нибудь потом попробовать еще раз!

Это выглядело так, словно гора пришла в движение – прямо между ними и дорогой на юг: камень расступился и выпустил машину. Она была здоровенной, как дракон, она была двуногой и двурукой: переплетение стальных полос, складывающихся в широкие плечи, мощную грудь, большие руки с пальцами-дробилками. Приплюснутая змеиная голова с четырьмя тусклыми глазами, сиденье для механиста над лопатками.

Сборщик. Быстрый, сильный, созданный, чтобы освобождать гномов из-под завалов – ох, двести лет назад эти машины были безусловно удачным творением ардингцев, но ровно до тех пор, пока каждую из них вёл механист! А если механист погибал или терял свою машину…

Сборщик повернул голову к гномам, глаза его загорелись ярче, дрогнули пальцы-дробилки, пальцы-буравчики, пальцы-расплющиватели-гномов-в-кровавую-кашу.

– Твою кочергу! – заорал Кьярум и побежал.

А Гилли не побежал, не сразу сообразил Пеплоед, а когда до него дошло, он остановился, обернулся и схватился за голову, не зная, хохотать или ругаться, и это действительно выглядело одновременно жутко и смешно. Обжора выскочил прямо перед сборщиком, выхватил свой меч и теперь крутил им немыслимые сверкающие вензеля, крича:

– Ты не смеешь угрожать мне, машина! Я гном! Я Гилли из рода воинов!

Сборщик с любопытством наклонил голову, мигнул одним глазом, потом двумя другими и потянул к Обжоре руку.

– Гилли! – кричал Кьярум. – Твою кочергу! Беги!

– Я не побегу! – заходился Обжора, и клинок в его руках танцевал.

Машина в сомнении замерла с протянутой рукой – только одна эта рука была длиннее гнома, додумавшегося тягаться со сборщиком.

– Я не канарейка! Я Гилли из рода воинов! Ты не смеешь махать на меня руками! Ты машина и должна подчиниться мне!

– Гилли! – орал Кьярум. – Даже стражие змеи не подчиняются кому попало! Он убьет тебя! Беги!

– Мой дед был механистом, мой прадед был воином! – кричал Обжора, и пот заливал его лицо. – Машина покорится мне, или один из нас погибнет!

– Даже Жало ничего ей не сделает, бе…

Кьярум поперхнулся собственным воплем, когда сборщик сразу двумя ладонями схватил Гилли и сжал. Кажется, совсем легонько. Сжал и отбросил, и окровавленный комок пролетел над головой Пеплоеда, ударился о стену с гулким влажным звуком, потом рухнул на пол и остался лежать. Бесформенная груда в мантии, снова окрашенной вишнёвым, и сломанный клинок рядом с ней. Сборщик перевёл взгляд на Кьярума и в раздумье наклонил голову.

– Твою кочергу, – сказал ему Кьярум.

Где-то сверху хлопнуло, точно сразу множество рук тряхнули плотную ткань на сильном ветру, но Пеплоед едва ли понял, что этот звук вообще был. Гном смотрел на сборщика как будто через туман, и ноги у него стали слабыми-слабыми, неспособными развернуть тело и побежать, хотя Кьярум понимал, что именно это нужно сделать. Он схватил Жало, на миг обернулся к лежащему на земле кровавому месиву, которое только что было его спутником Гилли Обжорой, и услышал скрип суставов сборщика, краем глаза увидел, как тот тянет к нему руку, а потом сверху снова захлопало, с потолка сорвалось что-то вроде золотистой глыбы, она ринулась вниз и сгребла Кьярума под мышки, выхватывая его почти из-под пальцев машины.