Если он начинал орать, это был знак, что надо слушаться. Она вылезла из кабины, и он сразу уехал, бросив ее в восьми милях от дома. Так он ее наказывал: она должна была вернуться в Мэдисон пешком, посреди ночи. Она, в своем обычном коротком платье и тонких колготках, шла сквозь густой туман, в кромешной тьме и сырости.

Первый раз она пыталась протестовать. Когда Люк, багровый от крика, приказал ей вылезать, она взбунтовалась. Сказала, что с женой так не обращаются. Люк вышел из машины.

– Ну-ка, ангел мой, иди сюда, – произнес он почти ласково.

– Зачем?

– Затем, что я тебя накажу. По роже надаю, чтобы понимала: когда я приказываю, твое дело – слушаться!

Она тут же извинилась:

– Прости, я не хотела тебя сердить… Хорошо, я все сделаю, как ты хочешь. Извини, Люк, не злись.

Она сразу вышла из машины и пошла по дороге, но не прошла и пяти метров, как до нее донесся голос Люка:

– Ты не догоняешь, что я тебе говорю, или как? Язык человеческий понимать разучилась?

– Понимаю, Люк. Ты мне сказал уматывать, я уматываю.

– Это я раньше сказал! Теперь тебе другой приказ. Я что тебе говорю, а?

Она в ужасе разрыдалась:

– Я уже не знаю, Люк… Прости, я уже ничего не понимаю.

– Я тебе сказал идти сюда и получить по роже. Забыла?

У нее подкосились ноги.

– Прости, Люк, я усвоила урок. Я буду слушаться, обещаю.

– Сюда! – заорал он, не двигаясь с места. – Когда я говорю “сюда”, ты должна идти сюда! Все бы тебе выдрючиваться, да?

– Прости, Люк, я была дура, больше это не повторится.

– Сюда, мать твою! Иди сюда, или я тебе вдвое наваляю!

– Нет, Люк, пожалуйста!

– Живо!

Она в страхе подошла и встала перед ним.

– Тебе причитается пять славных оплеух, ясно?

– Я…

– Ясно?!

– Да, Люк.

– И я хочу, чтобы ты считала.

Она встала перед ним, он занес руку. Она закрыла глаза, сотрясаясь от рыданий. Он влепил ей пудовую пощечину. Она с криком упала на землю.

– Я сказал, считай!

Она рыдала, стоя на коленях на сыром бетоне.

– Раз… – с трудом выговорила она сквозь слезы.

– Отлично. А теперь встала!

Она поднялась. Он ударил ее снова. Она согнулась пополам, держась за щеки.

– Два! – выкрикнула она.

– Хорошо, а теперь на место!

Она повиновалась, он поднял ей голову и со всей силы дал еще пощечину.

– Три!

Она упала навзничь.

– А ну встала, что разлеглась! И не слышу, чтобы ты считала.

– Четыре, – всхлипнула она.

– Вот видишь, почти все. Быстро встала передо мной! Голову прямо!

Когда избиение кончилось, он приказал ей исчезнуть, и она убежала. Она шла больше часа, пока не добралась до моста Лебанон. До Мэдисона оставалось еще больше половины пути. Она сняла туфли на каблуках – идти в них было неудобно и медленно, и шагала босиком по холодному асфальту, почти не чувствуя ног. Внезапно дорогу осветили фары. Какая-то машина. Водитель заметил ее в последний момент и едва не сбил. Он сразу затормозил. Она уже видела этого парня на заправке. Той ночью их с Вуди дороги пересеклись.

С тех пор, когда она поздно приходила с работы, Люк высаживал ее на безлюдной дороге и заставлял возвращаться пешком. В ту ночь, добравшись наконец до дома, она обнаружила, что Люк запер дверь изнутри. Она свернулась на диванчике под навесом крыльца и уснула, дрожа от холода.

Вуди тревожился все сильнее. В самом начале 2001 года Гиллель сказал мне, что беспокоится за него.

– Не знаю, что ему вдруг приспичило связаться с этой девицей. Но последние полгода он только и думает, как бы ее спасти. Он на себя не похож. Ты что-нибудь знаешь?

– Нет.

Я лгал. Я знал, что Вуди, заботясь о Коллин, старается забыть Александру. Спасая ее, он хотел спастись сам. И еще я понял, что Гиллель, сопровождая Вуди в его ночных бдениях у дома Коллин, не просто составлял ему компанию: он следил за Вуди, хотел помешать ему совершить какую-нибудь глупость.

Но он не смог предотвратить столкновение Люка и Вуди. Это случилось в феврале в одном из баров Мэдисона.

Мэдисон, Коннектикут, февраль 2001 года

Вуди, проезжая по главной улице Мэдисона, вдруг заметил припаркованный перед баром пикап Люка. Он немедленно затормозил и поставил свою машину рядом. Люк уже десять дней не развозил грузы. Уже десять дней Вуди не видел Коллин. Десять дней ему приходилось наблюдать за ней издалека. Однажды вечером, незадолго до этого дня, он слышал крики в их доме, но Гиллель не дал ему выйти из машины и вмешаться. Пора было это прекращать.

Он вошел в бар, увидел у стойки Люка и направился прямиком к нему.

– А вот и наш футболист! – Люк уже изрядно набрался.

– Поберегись, Люк, – сказал Вуди.

Люк был на десять лет старше его. Более крепкий, шире в плечах, с наглым лицом и тяжелыми кулаками.

– Нарываешься, футболёр? Проблем хочешь? – Люк поднялся с места.

– У меня одна проблема – это ты. Я хочу, чтобы ты оставил Коллин в покое.

– Вот как? Ты мне будешь указывать, как мне обращаться с собственной женой?

– Именно так. Прекрати с ней обращаться вообще. Она тебя не любит.

– Ты как со мной разговариваешь, гаденыш? Даю тебе две секунды, и чтобы духу твоего тут не было.

– Еще раз тронешь ее…

– И что будет?

– Я тебя убью.

– Жалкий ублюдок! – завопил Люк, хватая Вуди за грудки. – Сучара!

Вуди оттолкнул его и ответил прямым ударом в челюсть. Люк устоял на ногах, а посетители бара кинулись их разнимать. После минутной суматохи за окном взвыли сирены. Отец и брат Люка влетели в бар и стали наводить порядок. Они задержали Вуди и затолкали в полицейскую машину. Вывезли из города, высадили в заброшенном карьере и отлупили дубинками так, что он потерял сознание.

Очнулся он только через несколько часов. С распухшим лицом и раздробленным плечом. Дотащился до дороги и стал ждать, когда кто-нибудь проедет.

Какой-то водитель затормозил и отвез его в госпиталь Мэдисона; туда к нему и пришел Гиллель. Раны оказались неглубокие, но плечо надо было поберечь.

– Что случилось, Вуди? Я тебя полночи искал.

– Ничего.

– Вуди, на этот раз тебе повезло. Еще немного, и ты бы никогда не смог больше играть в футбол. Ты этого хочешь? Пустить псу под хвост свою карьеру?