— Но электричество убивает человека?

— Никогда. Может сжечь живую ткань, приостановить на время без потерь для организма биологическую сторону жизни, но… земля или холодный закупоренный подвал вернёт в большем случае его к жизни.

— Почему наши дорожки разошлись?

— Женщина.

— Я изменил?

— Нет. Твоей вины нет.

— Тогда я не понимаю?

— Жрица. Зависть породила в ней желание, она решила отбить тебя.

— А я? — Нависнув над ней не унимался он.

— Мы две половинки одного яблока. Это оказалось ей не под силу, хотя в её арсенале было многое из тайн шумеров.

— Почему не всё?

— Осторожность. Всем владел только верховный жрец.

— Мудро. Тогда, что же произошло?

— Решила соблазнить тебя троном власти. Для неё это оказалось не сложно.

— И я согласился? — допытывался он.

— Ты устоял. Да по-другому и не могло быть. Мы половинки одного целого.

— Тогда я теряюсь, — чмокнув её в плечо, откинулся на подушку он.

— Женщина, чтоб прибрать к рукам желанного мужчину способна на всё.

— И на что она пошла?

— Перессорила всех, добиваясь для тебя централизованной власти. Совет заставил отца посадить нас в ладьи и отправить по воде, к югу, в новые базы шумеров.

— Но, как допустили такое жрецы? Ты же говорила, у них какие-то планы на нашу генетическую программу были.

— Они не знали, всё обделали без них, скорым порядком, схватились только утром. Но буря раскидала суда. Считалось, что мы с Лили погибли.

— Но ведь жрецы знали, что это не так?

— Знали, но у них тогда уже были свои причины не открывать правды, — подавила вздох в себе она.

— Что было со мной?

— Узнав о моей смерти, ты ударился в войны за власть.

— Печальная история. А всё развитие человеческой расы земли пошло по-другому, если б нам не помешали тогда.

— Бабушка боялась, что всё может повториться, если наши копья с ней скрестятся опять над твоей головой. Только трагедия будет страшнее, в арсенале оружие другого плана. Ты прав, дорогой, не сыграй зависть такую коварную штуку, наш мир бы жил без горя и войн. И наше развитие шло бы совершенно по другой программе. Но мы имеем то, что имеем. Я иногда думаю, наверное, именно такое развитие Земли устраивало "сынов неба". Если они могли поломать всё, что сами же задумали, потакая безумствам некоторых своих членов отряда. Возможно, им стало скучно следить и участвовать в том, что заранее известно и программировано. Хотя возможно и другое: сами растерялись, столкнувшись с фактом такого безрассудства одного из них. Это я говорю о треугольнике Адама, Евы и Ану. Кто их теперь разберёт. Путь туда заблокирован. Может и так, что они узнали о подставе составившей пару и ушедшей с Адамом, слишком поздно. Тогда, когда пошло рождаться потомство совершенно с иным кодом развития. Вот почему наш век тут короток. А по первому замыслу и коду человеку программировалось больше 300 лет. Вот тогда только проотцы схватились. Но я думаю, укоротили нам век жизни на земли они сами и целенаправленно. В первый период было мало людей, требовалось, чтоб они жили и плодились дольше и больше. А потом, когда такая надобность отпала, подкорректировали программу. "Сынам неба" требовалось, чтобы мы как можно быстрее проходили земной цикл. Ведь в поисках пары мы по многу раз должны были крутиться на Земле. Находят единицы, а основная масса в общий котёл идёт. Вот так! Жрецы, полагаю, во втором заходе цивилизации хотели, скорее всего, разыграть свою карту за спиной "сынов неба" в пользу людей и земли.

— И такая женщина не выдумка?

— Нет. Лили коварна.

Он помолчал, поправив её головку на своей груди, и нерешительно спросил:

— Ты считаешь, она может появиться?…

Люда подняла глаза на его лицо, стараясь встретиться с глазами. Он верил и нет. "Сомневается, ничего привыкнет".

— Маловероятно, но надо быть начеку.

Такой ответ его не устроил, и он пошёл дальше. Целуя макушку Лю, спросил:

— И, что ты будешь делать случись худшее?

— Бороться.

Он стиснул объятия и ухмыльнулся.

— Куколка, что ты сможешь…, это же не реально.

— Неужели, — засмеялась она, чувствуя в себе необычный подъём, — а ну держись, снесёт волной…, унесёт в море…

Он испугался. Вместо уютной красивой ванной под грудью заливая подбородок, плескалась морская вода, а мыльная пенка враз превратилась в морскую. Эд торопливо нашёл глазами Лю. Да вот же она, перед ним, у самого каменного обрыва. Набитая разбивающимися волнами о каменный грот, пахнущая морем жёсткая пена мешалась под рукой и она, смеясь, шлепком, отогнала её…

— Милый, тёплая вода, пустой берег, шалунишки звёзды, всё, что нужно в зимний вечер для любви.

— Я шизею, как ты это делаешь? — с трудом выдавил он из своего спёкшегося горла.

Она с визгом, шлепком ладошек, подняла фонтан брызг.

— Какая разница. Прими эту сказку и люби.

Её смех терялся в скалах и Эду показались даже уползающие в темноту змеи. Когда после тёплого тумана заполнившего пещеру очнулся и любовный дурман рассеялся, он понял, что находится опять в ванной, только уже пустой без воды. Он мог бы даже поклясться, как мелькнул хвост гада, уползшего в отверстие в ней, куда сбегает вода. "Что за мура! К этому невозможно привыкнуть. Опять рука её, как и в то утро обвита золотой змеёй". Он, боясь, и всё же не удержавшись, дотронулся до него, и всё вмиг исчезло. На его руках осталась только расслабленная счастьем и удовольствием женщина.

— Лю, ты как? — прохрипел он.

Её глаза лучились необыкновенно тёплым светом, губки открывшись самую малость, прошептали:

— Лучше не бывает, милый. Тебе не понравилось?

Его вытаращенные глаза говорили о том, что очень понравилось, только он сломал свою голову от непонимания. С трудом ворочая разбухший язык, он пробурчал:

— Офанареть можно! Купаемся под душем и в кроватку. Это, что гипноз?

— Тогда откуда, вот эта штука, что ты приволок, — развернула она его, засмеявшись к ползающему по полу крабу. — Мужик со дня создания добытчик, так и норовит приволочь шкуру мамонта в дом.

Он оторопело проводил глазами клещеногого.

— Дьявольщина. Но тогда ты могла запросто принудить меня любить тебя, почему не воспользовалась этим.

— Могла, но я шумерка, где силу имеет только любовь. Любовь и ничто другое.

Он, с недоверием поглядывая на пол, мол, не ползает ли там ещё что-нибудь, сам полез и потянул её из ванной.

— Давай заканчиваем купание и на выход. Как всё сложно и серьёзно в вашем таборе. Поворачивайся, конфетка, я тебя заверну в простыню. А теперь поехали баиньки.