Я понимаю, что для сегодняшнего молодого гольфиста это трудно. В его распоряжении так много информации. Каждый день спортсмены видят статистические данные по собственной игре. Они смотрят видеозаписи своих ударов. Многие из них пользуются устройством, которое фиксирует их удары на тренировочном стенде по двадцати шести параметрам. Они видят угол отрыва мяча, скорость движения головки клюшки, скорость движения и вращения мяча в полете. Я часто вижу, как гольфисты, выигрывающие один из мэйджоров, берут позволенный правилами после такой победы пятилетний тайм-аут, чтобы исправить уйму недочетов и ошибок в своей технике. Я часто хочу сказать им: «Вы только что выиграли мэйджор. О какой уйме недочетов и ошибок может идти речь для победителя такого турнира?»

Я никогда не работал с Тайгером Вудсом, поэтому не знаю, почему он так часто меняет своих тренеров и технику свинга. Я могу только сказать, что постоянная смена техники удара ошибочна по крайней мере с нескольких точек зрения. Это добавляет ему нагрузок при тренировках и может быть одной из причин его проблем со здоровьем. Я считаю, что свинг, которым он обладал в ранней молодости, когда ему только исполнилось двадцать, был очень хорошим. Я бы не менял его.

Так поступил Джек Никлаус. Он использовал свое время более эффективно. Он не тренировался дни напролет. Его игра была относительно простой. На протяжении всей турнирной карьеры он использовал тот свинг, которому научил его еще Джек Граут. Я думаю, что в этом кроется одна из основных причин того, что Никлаус выигрывал так много высших титулов в гольфе даже тогда, когда ему было за сорок.

Как я уже отмечал, Джек Никлаус обладал очень крепким умом. Когда будет написана его биография, я надеюсь, в ней уделят столько же внимания его уму, как и его свингу и технике гольфа. За всю карьеру Джек улучшил технику всего один раз. Он попросил Фила Роджерса помочь ему со средними и близкими ударами на грине. Это была самая сильная сторона у Роджерса и самая слабая у Никлауса. Но в основном Никлаус слушал только Граута. Он никогда не изменял своей базовой технике. Наоборот, раз в год он отправлялся к Грауту, чтобы освежить с ним те приемы, которым тот научил его, когда Джек был еще мальчиком. Я никогда не встречался с Бобом Джонсом[68], но из того, что он написал, следует, что в этом они с Никлаусом очень похожи. Джонс приобрел свой свинг, наблюдая и имитируя движения довольно известного профессионального игрока Стюарта Мейдена, и в течение жизни никогда не менял этой техники.

Вполне очевидно, и Джонсу, и Никлаусу в их движении вверх помогло то обстоятельство, что в своей спортивной карьере они рано познали успех. Он придает уверенность, в том числе и в собственной технике. Если гольфист играет неважно и у него необычный захват клюшки, я никогда не посоветую ему придерживаться этого захвата. Лучше его поменять.

Точно так же я никогда не посоветую ни одному представителю бизнеса держаться за ту модель и режим работы компании, которые не доказали свою эффективность. Если вы работаете в организации со средними показателями и в нее приходит новый генеральный директор с идеями о перестройке ее деятельности, то глупо упираться и сопротивляться тому, что он пытается от вас получить. С другой стороны, если вы состоите в руководстве или вообще находитесь на посту генерального директора компании, дела в которой идут хорошо, будет глупо воспринимать советы сторонних консультантов о том, чего такого революционного вы могли бы сделать.

Есть золотая середина между тем, чтобы выслушивать все возможные советы от окружающих людей и упрямо держаться за плохо показавшую себя технику или привычки. Эта золотая середина – очень тонкая штука. Но как раз чемпионы и способны ее почувствовать.

Один из взглядов на жизнь, с которым я борюсь, когда работаю с людьми и из спорта, и из других сфер, – это так называемый реализм. Какой-нибудь гольфист может сказать мне: «Ну что же, будучи реалистом, я должен сказать, что в этом году самое важное для меня – это удержаться среди аккредитованных игроков. Возможно, что несколько позже будет время подумать и над победами». Недавний выпускник колледжа может сказать: «Ну что же, состояние экономики сейчас ужасное, и найти работу почти невозможно. Поэтому лучше я посижу дома и займусь какой-нибудь случайной надомной работой».

Моя задача в работе с такими людьми состоит в том, чтобы заставить их понять и поверить в то, что исключительные персоны сами создают собственную реальность. Обычный человек не станет ставить перед собой большие задачи, если только он и окружающие его люди не считают, что есть хотя бы пятидесятипроцентный шанс их достичь. Это то, что обычный человек понимает как реальную цель. Он соберет всю возможную информацию, говорящую о том, что он не может чего-то добиться. Если, например, он задумается, не стать ли отличным игроком в баскетбол и получить в колледже спортивную стипендию, он обязательно выяснит, что только один из тридцати выпускников старшей школы получает спортивную стипендию в университете или колледже. Поскольку это меньше, чем пятьдесят на пятьдесят, обычный человек предпочитает даже не ставить перед собой такую цель и сразу сдаться, согласившись быть средним игроком в школе и отказавшись от всех будущих перспектив.

Исключительный человек, устремленный к высоким целям, смотрит на мир по-другому. У него есть представление о великих достижениях, о большом спорте и сногсшибательной карьере. Он не обращает внимания на то, что могут подумать об этом окружающие. Он отвергает информацию, указывающую на то, что его мечта нереальна. Он просто начинает делать все для того, чтобы она осуществилась. Он видит что-то раньше других. Он создает собственную реальность. Впоследствии люди могут сказать ему: «Мы знали, что ты сможешь этого добиться. Мы всегда чувствовали, что ты станешь исключительным». Но это, скорее всего, будет сильно отличаться от того, что он слышал вначале. Вначале он слышал: «Ты, видимо, просто ненормальный, раз веришь в то, что сможешь добиться этого».

В нашем обществе люди, как правило, налагают на себя какие-то ограничения или соглашаются с ограничениями, налагаемыми другими. У меня есть друг, который преподает в проблемной школе, расположенной в части города с напряженной социальной обстановкой. В ней школьники могут по выбору учиться по трудной программе международного бакалавриата. По окончании обучения они могут сдать письменные тесты, которые оценивает международная комиссия. Если ученик набирает в сумме балл выше определенного уровня, он вдобавок к обычному школьному аттестату получает и очень престижный международный диплом.

Недавно выяснилось, что школа моего друга находится на грани потери очень существенной части государственных и муниципальных субсидий, поскольку за последние шесть лет ни один из ее выпускников не получил диплом международного бакалавриата.

Когда мой друг попытался воодушевить учеников на то, чтобы они записались на эту программу и пытались получить ее дипломы, он натолкнулся на отношение, которое лучше других высказал один из самых неуспевающих учеников: «Никто в этой дыре не сможет получить такой диплом!»