Ада снова встала в тупик – выбор был простой – верить или не верить, и он совершенно не собирался помогать ей этот выбор сделать. Она подумала – почему я не пришла к нему раньше? Ей было удивительно хорошо – не так как рядом с Германом, не так как рядом с Давидом, а скорее, как с…

– Вы похожи на моего папу, – внезапно сказала она. – Он тоже был странным человеком, – «и в отличие от вас никогда меня не слушал», могла бы прибавить она, но сдержалась. Просто ради того, чтобы проверить под силу ли ей оставить хоть какие-то мысли при себе. Получилось это без труда, очко в его пользу – но всегда оставалась вероятность того, что он манипулирует ею, даже если о сыворотке правды речь и не шла.

– Это для меня комплимент, – он чуть наклонил голову. – Я немного знал вашего отца, очень много лет назад… это был выдающийся ученый.

– Вы, наверное, имеете в виду моего дядю? – Никто и никогда не говорил так о ее отце, но фамилия часто вызывала эту путаницу.

– Дядю вашего я тоже немного знал, – он улыбнулся, и не прибавил комплиментов трудам признанного всеми светила экономической науки. Он не спутал, поняла Ада, он сказал именно то, что имел в виду. Странный, странный человек.

– Вы поэтому хотели меня видеть? Мой отец умер очень давно, – после паузы, справившись дыханием, проговорила она. Почему-то, когда речь зашла об отце, ей снова стало больно – но не так, как она ожидала. Словно эта боль была скорее придуманной, чем настоящей, и малейшего усилия было довольно, чтобы перестать ее чувствовать. Только захотеть – и все, пройдут обиды, пройдет напряжение, боль пройдет.

– Не совсем. То есть я, конечно, был в курсе того, что вы дочь моего знакомого, и ваша карьера была на виду, но мне никогда не казалось, что вы из тех людей, с кем мне стоит разговаривать. Вам это было бы бесполезно, а мне, вероятнее всего, неприятно, – она чуть не подавилась печеньем. Ей вдруг стало обидно – он что, счел ее недостойной его общества? Ее – звезду экрана, ее – символ всей их страны.

– Что же изменилось? – Холодно спросила она.

– Не обижайтесь, пожалуйста, я всего лишь человек и тоже ошибаюсь. И даже, к сожалению, очень часто. Но обычно люди, которым я могу помочь, приходят сами, мне не нужно их уговаривать или искать. Но тут, – он чуть замялся, и она подумала – вот и попался, солжет…

– Простите, мне придется говорить о мистических вещах, о том, во что вы, по всей вероятности, не верите. И вам, вероятно, покажется странным, что я придаю этому такое значение, но иначе никак не объяснить то, что произошло, а вы можете…

– Верить или не верить, – кивнула она. – Я помню.

Тео снова улыбнулся, и она впервые улыбнулась ему в ответ. Его улыбка была такой искренней, от нее разбегались лучиками морщины по его лицу.

– Недели три назад, вскоре после того, как я лишился места работы и только начал обустраиваться здесь, мне было видение, – увидев скептическое выражение лица, он поспешно поправился. – Хорошо, скажем, что это был сон. В нем юный воин сражался с гигантом, превосходящим его ростом и мастерством, вы знаете, Давид и Голиаф, – Ада чуть заметно кивнула, замерев. Он знал ее отца, знал о ее карьере, мог знать и о помолвке с Давидом, но вот только… Мог ли этот странный бывший священник знать, что Давид выпущен по амнистии? Что это за странные намеки?

– Только в моем сне все было неправильно, он молился Господу, но, видимо, без пользы, и камни, которые он клал в свою пращу, не долетали до Голиафа, а падали на землю у его ног. Конечно, гигант победил – он повалил юного пастуха на землю, занес над ним меч – и в этот момент тот повернул голову – а я забыл сказать, я словно стоял в толпе евреев, ожидавших исхода поединка – он повернул голову и посмотрел прямо на меня. Его золотые кудри рассыпались по камням, и он сказал мне: «Тео, ты должен вернуть то, что тебе не принадлежит». Я очнулся в ужасе – служба как раз заканчивалась, я сидел на последней скамье, в уголке, и, конечно, мог задремать, как вы вероятно, думаете. Но я не спал. Я тут же начал мучительно вспоминать, есть ли у меня что-то, что не принадлежит мне. Сначала подумал о подарках, конечно, но их тогда было значительно меньше, чем сейчас, и мне казалось, это не то, о чем говорило мое видение. Тем не менее, я постарался раздать все, что скопилось, а когда понял, сколько я съел за все это время, сколько денег потратил, меня обуял ужас. Но тут я ничего поделать не мог. Тогда я решил, что должен избавиться от квартиры. Это оказалось неожиданно просто – сходил, написал заявление, и ее вернули государству. У моего соседа как раз женился сын, и молодой семье грозили дать комнату на другом конце города… Так что вышло даже очень хорошо. Я испытал облегчение, когда от нее избавился, но видение продолжало меня беспокоить.

– Вы сумасшедший, – улыбнулась Ада. – Или святой. Мало ли кому что снится…

– Я же предупреждал, что рассказ может показаться вам несколько путанным, – Тео откашлялся. Ада вдруг поняла – ему неловко рассказывать об этом не потому, что его смущает то, что он серьезно ко всему этому относится, а потому, что она, вероятнее всего, отнесется к этому несерьезно. Ему за нее неловко было, за ее недоверие.

– Потом, неделю назад, Давид явился мне снова. На этот раз он лежал окровавленный на песке, и над ним стоял Голиаф, и меч его был в крови. Давид был мертв, но Голиаф повернул голову и я узнал в нем одного молодого человека, который приходил ко мне как-то, много лет назад. Я очнулся и сразу поспешил к вам, но вы были заняты, и потом…

– Почему ко мне?

– Когда он приходил, и мы разговаривали, он оставил кое-что. Не в качестве подарка, нет, но люди иногда оставляют у меня всякие вещи. Те, которые кажутся им ценными, которые они боятся потерять… В общем, вот, – с ловкостью фокусника он вынул откуда-то несколько листков бумаги, успевшей пожелтеть от времени, и протянул ей словно сокровище.

Она взяла листки – крупным, неровным почерком на них было что-то написано, ее глаза заскользили по строчкам.

– Но я все еще не понимаю… – А потом ее взгляд упал на подпись под одним из стихотворений, теперь-то она увидела, что это были стихи. – Вельд.

Тео кивнул, словно выдохнул – она кожей почувствовала подвох.

– Интересно. Отца моего вы знали, дядю знали, мой скандальный жених вам снится, и даже с моим мужем вы общались. Очень интересно получается, – оне не могла скрыть иронии – и не старалась. Он морочит ей голову, завопило внутри что-то паническое, он лжец, лжец, лжец, нельзя было к нему приходить, нельзя с ним разговаривать.

– Да, – просто сказал Тео. – Интересно.

Ада покачала головой. Он даже объясняться не собирался – верить или не верить, это ее выбор, только и всего, разница в частице «не» перед глаголом, а ощущение, что в ней умещается целая жизнь. Весь ее опыт. Все ее ошибки, все, что она узнала на собственной шкуре. Все ее грехи, тайны, надежды, все, от чего она вынуждена будет отказаться. Ее учили по-другому, ей день за днем доказывали, что так как он себя вести просто нельзя, но…