Сердечная боль оказалась так велика, что отдавалась по всему телу. Ровену сотрясало от макушки до кончиков пальцев.

— Видимо, тебе мало того, что нас связывало. Ты предположил худшее и даже не усомнился в своих выводах! Совсем как Джордж. В тот день пропала Виктория. Мы не знали, что с ней произошло. Через пару дней нам сообщили, что она попала в тюрьму за преступление, которого не совершала. Так что ты видел, как Себастьян утешал меня, когда я считала свою младшую сестру мертвой.

Они молча смотрели друг на друга. Джон тяжело дышал, но Ровена заметила, как в выражение его лица закрался стыд. Пилот понял, что она говорит правду.

— Как дела у сестры? — в конце концов выдавил Джон.

— Насколько мы знаем, хорошо. Я ничего не могла сделать для нее в Лондоне, поэтому вернулась в Саммерсет. К тому же ты сказал, что будешь здесь. Я приехала поздно ночью, а с утра уже скакала к твоему дому… — Ровена замолчала. К горлу подкатывали слезы. — Как ты мог подумать… и сказать Джорджу… Неужели ты просто решил, что я… — Больше Ровена не смогла выдавить ни слова.

Джон взял ее под локоть и отвел подальше от работающих в ангаре механиков. Туфли тут же промокли от влажной травы, а ветерок осушил слезы на лице.

— Когда я увидел тебя в его объятиях… Наверное, я сошел с ума. Разом всплыли все предупреждения, что нашептывал брат. Я ревновал. И изнемогал от боли.

— Как ты мог сомневаться во мне? — Ровена высвободила свою руку. — После всего, что произошло между нами.

Джон отвернулся и устремил задумчивый взгляд на горизонт.

— Может быть, этот случай как раз и подчеркивает лежащую между нами пропасть, Ровена. — Он грустно опустил глаза. — Для меня фамилия Бакстон всегда будет означать обман, лицемерие и предательство.

От удара Ровена едва не согнулась пополам.

— И что будет с нами? Расстанемся только потому, что я родилась в семействе Бакстонов?

Джон не ответил, и душа Ровены забила тревогу. Ей хотелось броситься в объятия любимого и умолять его передумать. Зажать уши ладонями и бежать без оглядки, лишь бы не слышать того, что она и так уже поняла.

— Возможно, я никогда не смогу забыть о твоей семье и родословной. Не смогу вычеркнуть из памяти все, что связано с вашей фамилией. Ты любишь своих родных. Неужели ты готова навсегда их бросить? Боже, Ровена, ты же совсем недавно потеряла отца. Как ты можешь помышлять о том, чтобы отречься от остальных?

Ровене казалось, что от боли в груди открылся кратер.

— Значит, все. Ты даже не собираешься бороться за меня. За наше будущее. Ты готов просто отвернуться и уйти?

— Я люблю тебя. Но мы оба слишком наивны, если думаем, что сможем просто позабыть о семейных распрях.

Ровена повернулась к пилоту. В его глазах стояла боль, но мука, которая терзала ее, была во сто крат сильнее.

— Странно, что ты охотно забыл о моей фамилии, когда заманил меня в постель. — Она застучала кулаками по груди Джона. — И не испытывал неудобств из-за ссоры между нашими семьями?

Джон перехватил ее руки:

— Все было совсем иначе. Ты сама это знаешь.

— Ничего я не знаю! Я думала, что могу быть уверена в наших отношениях, но ошибалась. Надеялась, что мужчина, которому я отдала доказательство своей любви, будет бороться за меня, а ты сложил руки. — Ровена тяжело дышала, ее охватывала паника.

— Я знаю, когда следует остановиться. Так мне удается избежать крушений и выжить в небе. Ты принадлежишь к высшему свету, а я нет. Подумай, твои шляпки стоят больше, чем я зарабатываю за месяц. У меня не хватит средств…

— У меня есть собственное состояние. Я сама могу себя обеспечить.

— Ты предлагаешь мне жить на деньги жены? — возмутился Джон, и Ровена прикрыла глаза.

— Ты недостаточно меня любишь, — мягко произнесла она. — Я надеялась, но ошибалась. Совсем недостаточно.

Она повернулась и зашагала к ангару. Всей душой Ровена надеялась, что Джон окликнет ее, но знала, что надежды напрасны. Трус, горько подумала девушка, жалкий трус.

Стойкость. Для Виктории каждый день становился упражнением в выдержке. Подобно Робинзону Крузо, она вела припрятанный за койкой календарь дней. Каждый день проводила вертикальную черту найденной в часовне шпилькой для волос, а в воскресенье перечеркивала шесть вертикальных черточек одной горизонтальной, отмечая неделю. Дни отмечались вечером, когда глаза Виктории окончательно уставали от чтения.

Поскольку правила позволяли брать только две книги в неделю, Виктория перечитывала их снова и снова, заучивала наизусть длинные главы. Любое произведение Чарльза Диккенса или Джейн Остин становилось праздником, хотя ей нравилось и современное творчество Э. М. Форстера. Два раза в неделю под предлогом медицинского осмотра одинокую камеру навещала Элинор. Сиделка передавала известия от семьи, а затем относила родным весточки от Виктории.

По настойчивому увещеванию и при помощи доброй сиделки Виктория записалась добровольцем в программу обучения заключенных. Дважды в неделю надзирательница отводила ее в общую столовую, где уже ждали старые школьные учебники, карандаши и бумага. Виктория прилежно занималась с тремя ученицами. Те сидели за вынужденные преступления, совершенные на грани отчаяния от голода и крайней нищеты.

Пенелопа промышляла на улице проституцией, Камилла воровала предназначенную на выброс еду из ресторана, где работала, и только Энн умалчивала, за что попала в тюрьму, хотя Виктория не могла себе представить, чтобы такая милая девушка совершила что-то незаконное. Обучение этих женщин грамоте приносило удовлетворение, о котором она даже не мечтала. Теперь Виктория знала, чем хочет заниматься.

— Вокруг столько неграмотных женщин! — поделилась она с Элинор при очередной встрече.

Сиделка согласно кивнула:

— Только в моем районе количество необразованных женщин ужасает. Я делаю, что могу, но медицинские осмотры отнимают почти все время.

— Осмотры? — заинтересовалась Виктория.

Ей казалось, что Элинор почти все время проводит в тюрьме. Когда она успевает заниматься чем-то еще?

— В паре кварталов от моей квартиры стоит заброшенный дом. Там недавно устроили благотворительный приют. Раз в неделю я осматриваю обитателей. Приходится постоянно выпрашивать и занимать лекарства — чуть ли не воровать, — чтобы лечить бедняков.

— А что еще вы там делаете?

— Я? Да больше ничего, разве что иногда захожу к ним, когда приходят ораторы.

— Какие ораторы?

— Ты вряд ли о них слышала. Обычные люди, кто хочет помочь.

Элинор объявила, что девушка полностью здорова, и принялась собирать инструменты.

— Я бы тоже хотела помочь, — предложила Виктория.