Был и еще один негативный момент, который в конечном счете существенно помешал становлению казачьей освободительной борьбы на оккупированных территориях Дона, Кубани и Терека. Каждый мало- мальски значимый немецкий комендант или его помощник имел своего протеже, собственного претендента на место казачьего лидера. Немецкая разведка также предлагала своих кандидатов. Такое обилие разномастных лидеров, не желающих или не умеющих договориться между собой, приводило к тому, что силы казачества распылялись и оттягивались на мало значащие бессмысленные споры, обиды и взаимные упреки.

В целом же можно согласиться с утверждением немецкого историка Ханса Умбрайта, который, характеризуя немецкую оккупационную политику на территории Дона, Кубани и Терека, очень точно подметил: «Жители оккупированных областей (в том числе и казачьих. — П.К.), если даже они и связывали, может быть, с новыми порядками какие-то политические или экономические ожидания, остались в своей массе разочарованными»[302].

Вторая половина 1942 года принесла немцам много новых проблем. Начатое летом наступление выдохлось, так и не достигнув ни одной из намеченных целей. В сложившейся обстановке перед германским военным и политическим руководством как никогда остро встал вопрос поиска дополнительных военных резервов и в связи с этим изменения традиционных методов восточной политики. Интересно, что среди германского руководства были люди, которые понимали это еще в самом начале войны. Первые мысли такого рода высказал начальник тыла сухопутных войск, который еще 13 декабря 1941 года писал Розенбергу о том, что военное положение требует привлечения населения оккупированных территорий на немецкую сторону. Подобные же соображения высказывал командующий частями обеспечения тыла группы армий «Центр» Шенкендорф в своем докладе в марте 1942 года.

25 октября 1942 года этот вопрос был поднят в заметках руководителя политического отдела восточного министерства д-ра Отто Бройтигама (бывший генконсул Германии в Тбилиси), адресованных Розенбергу. Наряду с изменениями формы управления на оккупированных территориях и мероприятиями экономического характера, по мнению Бройтигама, требовалось, чтобы «авторитетные германские круги дали славянским восточным народам успокаивающие обещания относительно их дальнейшей судьбы»[303]. Вопросы изменения оккупационной политики он считал первостепенными, утверждая, что речь в данном случае идет о будущем германского народа, «даже о проблеме быть или не быть». «Если мы не изменим в последние минуты курса нашей политики, — писал он, — то можно с уверенностью сказать, что сопротивление Красной Армии и всего русского народа еще больше возрастет, и Германия должна будет и впредь жертвовать своей кровью… Если же мы сумеем переменить курс политики, то… этим самым нам удастся разложить Красную Армию. Сопротивление красноармейцев будет сломлено в тот момент, когда они поверят, что Германия принесет им лучшую жизнь, чем Советы…»[304].

Поднятую д-ром Бройтигамом проблему Розенберг решил обсудить на созванной 18 декабря 1942 года конференции с участием начальников оперативных тыловых районов Восточного фронта и представителей центральных военных управлений, ответственных за проведение политики и осуществление хозяйственной деятельности на оккупированной территории. Как и следовало ожидать, обсуждая возможности привлечения советского населения к активному сотрудничеству с немцами, военные представители недвусмысленно заявляли, что вермахт нуждается в непосредственном использовании населения оккупированных районов для ведения боевых действий и восполнения потерь личного состава. Без привлечения сил местного населения, по их мнению, не могла быть успешно решена одна из важнейших проблем — борьба с партизанами. Подытоживая свои соображения, они объявили о необходимости пойти на определенные уступки в обращении с местным населением, такие как ускоренное восстановление частной собственности, в особенности на землю, улучшение продовольственного снабжения, свертывание принудительной депортации, хотя бы ограниченное участие местных жителей в решении управленческо-административных вопросов. Правда, все участники совещания, включая и представителей вермахта, недвусмысленно высказывались о том, что речь идет лишь о мероприятиях временного характера, которые сразу же после войны могут быть подвержены любой ревизии[305]. Приведенные на конференции аргументы в пользу изменения восточной политики произвели на Розенберга столь сильное впечатление, что он обещал довести некоторые соображения до фюрера. С этой целью в январе 1943 года он подготовил специально для Гитлера проект так называемой «Восточной декларации». Все ее положения сводились к трем мерам, осуществлять которые следовало незамедлительно: «1. Создание национальных представительств отдельных народов. 2. Формирование народных армий в качестве союзников в войне против СССР. 5. Отмена всей большевистской экономической системы и переход к восстановлению частной собственности»[306]. Однако, несмотря на согласие с некоторыми предложениями Розенберга, фюрер отклонил эту идею и отказался до окончания войны вносить в проводимую политику какие-либо изменения. Более того, 1 июля 1943 года на заключительном совещании по подготовке операции «Цитадель» перед представителями генералитета Гитлер подтвердил целесообразность исключительно пропагандистских обманных маневров и решительно предупредил о недопустимости любых практических шагов, которые могли бы привести к ослаблению немецких господствующих позиций в оккупированных районах.

Тем не менее попытки изменить восточную политику все же предпринимались. И хотя «Восточная декларация» не получила одобрения Гитлера, некоторые положения этой программы были воплощены в жизнь. Это коснулось и казаков.

Еще в декабре 1942 года при Министерстве по делам оккупированных восточных территорий было организовано Казачье управление (Казакен Лейтештелле) Дона, Кубани и Терека во главе с референтом Н.А. Гимпелем, которое стало своеобразной предтечей будущего казачьего «национального представительства». К тому времени все восточные народы, чьи представители сражались в составе германской армии, уже имели свои национальные комитеты, претендовавшие в будущем на роль правительств «независимых государств». Нечто подобное было необходимо и казакам, руководящие организации которых к тому времени были сильно разобщены и занимались в основном тем, что принимали и издавали противоречащие друг другу приказы, распоряжения и декларации.