Он закашлялся.

— Вы лаете не на то дерево. Я не эксперт.

— Вы превосходно справились с Авророй.

— Она переменилась в последнее время, — признал он.

— Что случилось в последнее время?

— Я думаю, это называется пубертат.

— Ах…

— Я чувствую себя как… — Он замолчал, собираясь с мыслями. С Сарой было исключительно легко разговаривать. — Мы разделились. Мы были лучшими друзьями, но теперь ссоримся. В одну минуту она хочет, чтобы я подоткнул ей одеяло и почитал книжку на ночь, а в другую она захлопывает дверь у меня перед носом.

— Звучит очень понятно для меня.

— Мне трудно пережить все физические изменения, через которые она проходит. — В конце концов он открыто признался в этом себе. Он был встревожен — он был просто напуган — цветущей зрелостью Авроры, и это доставляло ему массу неудобств. — Большинство девочек обращаются к матерям, когда начинаются такие вещи…

Сара подождала, затем подсказала:

— Она оформляется?

— Точно.

— У меня такое чувство, что этот возраст труден для всех отцов, и в особенности для приемных отцов. Но что любит говорить мой любимый пожарный? Вы справитесь. Не тревожьтесь.

Он сопротивлялся желанию обнять ее.

Фрэнни издала звук, сначала заскулила, потом эти звуки перешли в вой. Они поторопились проверить, как она, и оба застыли без слов. Она родила первого щенка, измятый шарик темного цвета, в котором невозможно было ничего разобрать. Со спокойной уверенностью собака перекусила пуповину и вылизала щенка. Крошечный беззубый ротик раскрылся со слышным звуком — его первый вдох. Фрэнни свернулась вокруг него клубком. Затем Фрэнни завизжала снова, готовая к появлению на свет следующего.

— О господи, — прошептала Сара. — Я никогда это… — Ее голос замер, пока она смотрела на новорожденного щенка.

Уилл посмотрел на их руки и увидел, что они встретились в предвкушении. Он и не помнил, как схватил ее за руку.

— Вы думаете, она в порядке? — спросила Сара. Она пришла в себя и отняла у него руку.

— По-моему, она точно знает, что делать.

Похоже, собаке от них ничего не было нужно, кроме мира и покоя. Между рождением четвертого и пятого щенков Уилл и Сара подремали рядышком на софе. Он проснулся оттого, что у него затекла рука, которая касалась соседнего плеча. Он обнял ее, и она положила голову ему на грудь.

Секунд тридцать он не двигал ни единым мускулом. Он просто оставался в таком положении и ощущал ее вес и тепло там, где соприкасались их тела. Он вдыхал запах ее волос — запах ванильного шампуня. Он слышал тихий ритм ее дыхания. Для самообмана не было места, так что он даже не трудился обманывать себя. Ему нравилось быть с ней так близко, пока она спит. Это было так просто — и так сложно.

Встало солнце. Слабый серый свет проник сквозь окно. Уилл подумал об Авроре. Она еще не встала, поскольку сегодня воскресенье.

— Привет, — сказал он, мягко обнимая Сару и убирая свою затекшую руку.

Она тихо простонала и потянулась медленно и изящно, движением, которое напомнило ему, как долго он не обнимал женщину. Затем она тихонько вскрикнула:

— О боже! Не могу поверить, что я уснула.

— Мы оба задремали. — Он ждал, когда его рука вернется к жизни. Она массировала свое плечо. Он подумал, не повредил ли ей вес его руки. Лучше не спрашивать.

Он пошел проверить собаку. Щенки лежали в ряд, кто сосал, кто спал. Уилл дважды пересчитал их.

— Шестеро, — сказал он Саре.

Она сонно улыбнулась:

— Они в порядке?

— Думаю, что да. Фрэнни дремлет.

Сара допила остатки чая из своей чашки, сморщилась и потом опустилась на колени рядом с собакой.

— Хорошая девочка, — ласково сказала она и протянула руку. Собака сонно моргнула и позволила Саре погладить ей голову — Я уже записала семьи, которые возьмут щенков. Пока я говорила о четверых — Она повернулась к Уиллу: — Спасибо вам.

— Нет проблем.

— В самом деле? Я вас сорвала не с работы?

— Нет. И насколько я знаю, прошлой ночью никого спасать не надо было. — Он протянул руку, чтобы помочь ей подняться на ноги

Она быстро оглядела его, затем взяла за руку.

— Меня, — сказала она.

Как она иногда делала, когда никого не было дома, Аврора переключила радио на кухне на испанскую станцию и позволила знакомым голосам и ритмам занять сознание. Когда она делала это, ее голова наполнялась мечтами и воспоминаниями, и она не могла определить разницы между ними.

Она вспомнила ощущение женской руки, гладящей ей лоб. Была это мама или кто-то еще, медсестра в клинике, где ей кололи пенициллин? Аврора не могла вспомнить.

Барабанная дробь дикторского голоса по радио звучала бодро и весело. Ее родной язык имел естественный оптимистический ритм, так что даже молитва Господу звучала как джазовый ритм. До приезда в Гленмиур у нее была целая толпа двоюродных братьев и сестер, и она могла играть с ними, или она это только воображала?

Ее прошлое было как далекая, неоткрытая страна, сияющая на горизонте, до которой она не могла дотянуться. Она подозревала, что если будет стараться изо всех сил, то сможет поехать туда и узнать, на что она в самом деле похожа. С должной точностью она сможет отделить воспоминания от снов и желаний и открыть жизнь, которой она жила, пока не появился Уилл.

Вопрос состоял в том, действительно ли она хочет это знать.

С тревожным вздохом неудовлетворенности она выключила радио.

Это все так бессмысленно, думала Аврора, пустая трата времени гадать и тревожиться о ком-то, кто ушел и не оглянулся.

Как все говорили ей, у нее была преданная семья, создавшая ей отличную систему поддержки. Проблема состояла в том, и она не пыталась этого отрицать, что она все еще хотела иметь мать. Часть ее готова была променять «систему поддержки» на пять минут безусловной материнской любви.

Неожиданный звонок в дверь заставил ее вздрогнуть. То, что она увидела, открыв дверь, заставило ее вздрогнуть еще сильнее — Зэйн Паркер. Несколько секунд все, что она могла делать, — это просто глазеть на него. Он был так хорош собой, что это было почти ненормально. Он словно явился из телевизионного сериала, в котором играл горячего парня. Все девочки, которых знала Аврора, балдели от него. Если бы разбитые сердца разбивались на самом деле, он был бы усыпан их осколками.

Это было словно в сказке, Зэйн Паркер пришел к ней домой, как она и мечтала. Она боялась заговорить из страха разрушить колдовство.

— Мы продаем луковицы для проекта восстановления Маунт-Вижн, — сказал он, одаривая ее безупречной улыбкой.