– Позже, пока «боксёры» кровью своей не умоются, нападения продолжатся, – флегматично ответил старший жандарм.

Только Михайловский собрался отчитать не в меру разговорчивых унтеров (и плевать ему, что это сынок командира батальона), как за спиной раздались многочисленные вопли китайцев.

– Сзади! – Крик артиллериста заставил многих буквально подскочить.

– Чего орёшь, оглашенный! – проревел фейерверкер, явно собираясь «попотчевать» молодого пушкаря хорошим «лещом». Но на полпути его рука замерла. – Ах, ты ж тут дыт твою душу мать… – Его сочный мат, поминающий всех ихэ-туаней и их многочисленную родню, заглушил залп стрелков.

Те палили в попытавшихся отрезать находившихся в вокзале русских от европейской части Тяньцзиня. Многочисленные дома и мастерские, практически примыкающие к вокзалу, начали один за другим озаряться пламенем. На его фоне были видны фигуры поджигателей, размахивающих факелами.

– Б…ь, не спать! – Рык Владимира снял секундное оцепенение. – Огонь по готовности, пока они мишени! – И, подавая пример, сдёрнул свой карабин и через пару-тройку секунд выстрелил.

Может, это он попал, может, стрелки, но одна из фигур, выронив факел, упала на крышу дома. Захлопавшие вразнобой выстрелы вносили диссонанс в нормальную стрельбу «пачками», привычную для уха молодого офицера. Но именно эта стрельба, похоже, и наносила наибольшие потери мятежникам.

– Ма-ать… – с чувством протянул кто-то из жандармов, видя, как один «боксёр» закинул свой факел на соседний дом.

Выстрел – и поджигатель кулем падает вниз.

– Стреляй б…ь! Не… смотреть! – проревел застреливший китайца второй унтер.

Подбежавший к подпоручику посыльный передал приказ полковника открыть огонь по ихэтуаням.

– Шрапнелью, трубка!.. – Раскатистый голос офицера разнёсся, перекрывая стрельбу.

Загрохотали пушки, и после четырёх залпов лишь вой раненых да выстрелы стрелков, выбивающих самых упёртых из предместий, прорезал ночь. Но разгоравшийся пожар начал щедро осыпать искрами артиллеристов и пехотинцев, заставляя их потихоньку отодвигаться подальше от беснующегося пламени.

– Вашбродь, – чумазый жандармский унтер озабоченно переминался с ноги на ногу, – опасно здесь, как бы от жара снаряды не рванули.

– Да понимаю я, – чуть раздражённо ответил Михайловский. – Но без приказа уйти невозможно.

К счастью, вскоре тот же посыльный привёз приказание полковника Анисимова на возвращение в бивак. Пронёсшись через начинавшую гореть улицу, артиллеристы и стрелки наконец выбрались на открытое место. На вокзале вновь начали стрельбу «пачками». Позже все узнали, что «боксёры» попытались ещё раз атаковать русские части, но были перебиты и рассеяны.

Санкт-Петербург. 1900 год

Смерть правителя любой страны, без сомнения, самое страшное время для начальственных людей. Казалось, вот оно, счастье: устроился, связи нужные заимел, живи да радуйся, но в этот момент – раз, и всё, вновь перед тобой неопределённость. Правда, не для всех. Например, Пётр Семёнович точно знал, что ему в должности военного министра при Николае не быть. А потому он мог позволить себе говорить весьма нелицеприятные вещи (но в меру) о положении дел. Особенно на Дальнем Востоке, где мировые державы потихоньку нарезали Китай, словно тот был яблочным пирогом.

– Ваше величество, в данный момент нам не стоит влезать в Южную Маньчжурию, – произнёс крамольную фразу Ванновский. – В данный момент войска Приамурского округа едва успели разбить правителя Цицикара. Мукден же является столицей ВСЕЙ Маньчжурии, и, несомненно, его занятие будет воспринято как её полная аннексия.

– Я понимаю ваши опасения, Пётр Семёнович, но без неё мы не сможем обеспечить наш флот в Порт-Артуре, – спокойно ответил Николай.

Ему начинал надоедать этот старик, который, словно пифия, вновь и вновь говорит о неизбежных карах богов за отказ от его советов. Хотя любому здравомыслящему человеку понятно, что, имея железную дорогу, Россия может в любой момент перебросить необходимые войска для отстаивания своих интересов. Да и с кем там воевать? Европейские страны нацелены на Центральный и Южный Китай, а Франция – наш союзник. Германия захватила Циндао, и ей этого пока хватает, к тому же она гораздо больше нуждается в африканских колониях. Англия? Тут нельзя не согласиться, вот только «коварный Альбион» всё больше продаёт китайцам опиум, и ему гораздо комфортнее на юге. Про остальные страны и говорить нечего. Япония? Ну, господа, не смешите, право слово…

– Как всё прошло? – осторожно поинтересовалась жена за чаем.

– Знаешь, душа моя… – Николай на секунду замолк, задумавшись, стоит ли посвящать супругу в столь неинтересные ей подробности, но решился: – Военный министр пророчит нам ухудшение отношений с Европой.

– Скажи, Николя, – она чуть замялась, – как ты смотришь на то, что я возьму под свою опеку жандармские команды?

– Хм. – Едва не поперхнувшись пирожным, император Всероссийский удивлённо посмотрел на Александру. – Зачем тебе это?

Вопрос был отнюдь не праздный. Сто лет назад гвардейские офицеры убили Павла I, и ему, ещё не успевшему короноваться, очень не понравился ТАКОЙ интерес жены.

– Понимаешь, некоторые наши подданные своеобразно понимают своё место в жизни… – Услышав это, Николай осторожно поставил чашку на столик и терпеливо стал ждать продолжения. Свою супругу он успел хорошо узнать, и если та начинала такие разговоры, то её стоило выслушать. – Ты, наверное, помнишь некую Перовскую? – Видя, как скривилось лицо супруга, Александра Фёдоровна не стала более следовать заветам Талейрана. – Дети обеспеченных и высокопоставленных родителей уже почти тридцать лет играют в игру под названием «революция»… – Император чуть расслабился (значит, не маменька), но жена вернула его «на грешную землю». – Николя, ты меня не слушаешь…

– Нет, – встрепенулся он, – наоборот, очень внимательно слушаю.

– Эту проблему необходимо решать. – Заметив в глазах супруга лёгкую панику (обманщик), Александра Фёдоровна спокойно пояснила: – Понимаешь, за редким исключением, они ничем не рискуют.

Тут с ней ему пришлось согласиться. Когда убили деда, прогрессивная общественность просила (хотя это более всего походило на требование) простить цареубийц. Да, Перовская, эта дочь Льва Николаевича. Отец очень тяжело переживал, что у столь достойного человека такая… Эпитет не для нежных ушей супруги. Но вздёрнул и её, и всех остальных, и после не раз карал… Но права Алексис, права. Многих, ой многих отпускали.

– И как твоё покровительство отразится на этой игре?

– Очень просто. – Александра грустно улыбнулась, увидев, как вильнул взгляд мужа. – Они будут смелее действовать на благо законов империи.

– И даже твой любимый батальон?

Ни для кого не было секретом, что эти головорезы даже не стараются удерживать себя в рамках. А желание (очень напоминающее манию) убить госпожу Засулич было явно и для неё самой. И если бы не прямой запрет отца, то, вне всякого сомнения, сия фурия уже была бы мертва.