Да — куда? Сколько прошло времени? Погоня сзади была столь ощутима, что казалось — лавина. Огромное, тяжелое нечто, покрывающее всю ширину улицы, и оно вот-вот накроет! Я уже не петляла, как тот самый заяц, а выбрала ровный путь — заметный, но более легкий. Обломится Изверг! Не поймай…

Черный поток нагнал, хлестанул тьмой по ногам, как длинным бичом, и я ухнула лицом вниз. Успела закрыться руками, поджать лезвие, чтобы об него не пораниться, и пробуксовала в льдистом крошеве, больно ударившись плечами и локтями.

Он мне ступни отрезал!

Так обожгло холодом и болью, что я закричала, чувствуя ноги внезапно маленькими и короткими. Я перевернулась на спину, оперлась на руки, замолкнув и готовясь к тому, что сейчас налетит пасть и схлопнет мир, оторвав голову. Умирать отвернувшись, не буду!

А плотные тени на расправу не торопились — растеклись вокруг, образовав колодец. И Изверг, действительно, почти нагнав, вдруг сбавил ход и оставшиеся несколько шагов стал подкрадываться, а не идти. И даже принизился, опустил плечи и руки, пригнулся, стал принюхиваться.

Это не ступни… да, больно, но я увидела вполне себе целые ноги в теплых колготках, с которых всего лишь слетели сапоги из войлока. Поэтому холодно. Значит, еще не проиграла! Тупица дал мне шанс, и я снова выигрываю время! А чего он ждет? На четвереньки почти встал.

— Уродливая обезьяна! Где своих казематых потерял, животное? Не страшно один на один со мной, а?

Чего-то я прям вся разбитая… кровь горячая, энергии много, но отдается во всем теле так, будто кто-то невидимый меня при каждом движении пинает. Вот сойдется все разом — и последствия отравления, и зажим гримовских «лап» во время полета, и боль старых потревоженных ран, и свежие ушибы… Рука ходуном ходила, но я собралась, привстала на коленки, потом выпрямилась, все время держа свое маленькое оружие по направлению к врагу. Эта сволочь посмела натравить на Мари… хорошего человека? Так ли сосед был готов взять ее силой, а не ухаживаниями? Этот — на поводок пристегнул… повернул в самую темную сторону, превратил в такого же нелюдя, как сам.

— Чего не подходишь?! — Посвистела призывно, как песику, посмеялась. — Неужели не по зубам?

На кой ляд я его дразню? От нервов? Трясет, и не пойму — от мороза или от внутреннего ужаса, который все же заполз за шиворот и проник через кожу. Город вымер… из-за темного марева, закрутившегося вокруг нас столбом, я вообще перестала верить, что мы в нем, а не в ином потустороннем мире. Луна своим спасительным светом не пробивалась, надеюсь, хоть ветер прорвется. Мне тут без братишки и без Грима никак!

Предательски стали подступать слезы. Очень не вовремя, и совсем не к лицу храбрости. Я едва не выпалила жалобное: «За что ты так с ней?», понимая, что плакать хочется не от страха перед расправой, а от огромного чувства несправедливости, когда бьют, насилуют и убивают самых невинных и беззащитных. У кого и шанса нет на отпор. За что?!

Кто мне эта девчонка? А сердце сжалось и дрогнуло не в силах противится затоплению горем. Хоть бы Грим успел! Пусть Мари выживет, а от душевных ран я ее вылечу, только крепче станет. Пусть, главное, телом выживет!

Чуть не вывернуло. Изверг ударил впереди себя отвратной смесью своих вожделений, и я это почувствовала всем телом: похоть, пищевой голод, желание умертвить с особой извращенской жестокостью. Он повел носом, но не как тогда Живодерка, не по-собачьи, а еще более пугающе и отвратительно, как будто сунул морду под юбку той, кого вожделел. Мне. Облизнулся.

— Мля… — Я согнулась, сжалась, намертво сцепив колени. — Не смей!

А Изверг не один… Эти сгустки черной жижи — не дыма и не воды, а странной непрозрачной субстанции — это же Дрянь из Сумеречного! Ни разу не слыхала раньше, чтобы Слуг видели не на их привычной территории, и тем более вдвоем. Как так?

Дрянь физически ко мне подползала, потоками, не обращаясь в псевдо-человека, и давила на психику вместе с напарником. В голову полезли мысли об уродстве собственного тела, об омерзении к себе, и Изверг облизнулся еще раз.

Сначала прорвался гул. Кожа и волосы первыми почувствовали, что сейчас шарахнет что-то неотвратимое и мощное — пронзило как током, слабым, но долгим, и пальцы намертво приварились к рукояти ножа, а ноги приросли к пласту замятого снега. Ветер разорвал темный колодец, ворвавшись сверху и ударил от дна, прямо от места между мной и Слугой, взрывной волной превратив непроницаемые стены в тучу черного пепла. Волна покатила с таким рокотом и с такой силой движения стихии и магического воздействия, что оглушило и ослепило одновременно. В ушах зазвенело и забарабанило пульсом, как от контузии, а глаза… все погасло. Не выдержав силы, упала на колени, выронила нож и зажала уши ладонями. Быть в эпицентре — то еще оказалось испытание!

Сознания не потеряла, лишь способность восприятия. Не очень надолго, давление и глухота ушли через секунды. Я открыла глаза и увидела Грима, стоящего ко мне спиной, а Изверга и Дряни не было — только нечто багрово-черное, склизкое, как смола с кровью, размазалось и разбрызгалось по снегу…

— Ты убил… их?

— Нет…

У Безымянного голос звенел, а, приглядевшись, поняла, что его всего бьет крупной лихорадочной дрожью. Он обернулся, оглядел меня, и нервно выдохнул: с облегчением и опустошенностью.

То там, то здесь, вспыхивали огоньки. Электричество не рубильником отключили, а как будто частями украли, а теперь возвращали на место, по очереди, с задержкой во времени. Мы были одни на улице, но ощущение безжизненного пространства исчезло. Беда миновала!

— Что с Мари?

— Не знаю…

— Прости, Грим, я сглупила. Я так не хотела расставаться… и драться хотела вместе

Подобрала нож, подобрала сапоги, сунувшись в них как в ледяные колодки. Посмотрела на разом выцветшего, черно-белого Грима. Он ничего не ответил на «прости», а по виду совсем на меня не злился. Дрожать перестал, зато меня мелко затрусило, — подступали слабость и холод, и я поняла, что и пяти минут не пройду. Сил нет.

Не выговорила, а уже простучала зубами:

— А ты к-кому людей отдаешь, врач-чу? Он с тобой в сговоре?

Обмотала волосами шею, запахнула кончики за воротник больничной куртки и ответа не дождалась. Грим подошел и взял меня на руки. Как пушинку — веса вообще нет. Сам худой, а мышцы, наверное, из металлических тросов, их жесткость чувствовалась через все его и мои одежды. Неужели он сам обманывается и мне врет, что человек, а на самом деле все тот же Патрик — только более реалистичная игрушка?

— Домой, Тио. Пока не объявились остальные Слуги.