Следующим подарком Жана стал пояс с флягой для горячительного, и судя по лукавой улыбке миледи, это тоже ее подарок. Граф подарил сыну коня – в свертке лежала бумага с родословной и дарственная, кузина побаловала родственника бутылкой особой травяной настойки, а подданный – пряжками для обуви. Стилет с печаткой занял место на новеньком поясе, и на этом подарки для виконта закончились.

Виконт

Сколько себя помню, отец никогда не любил открывать подарки; даже когда была жива матушка, он морщился, разворачивая очередной платок, но Марина сумела его удивить: шипастый кастет в упаковке из шерстяного платка вызвал у отца здоровый смех:

– Благодарю вас, миледи, – поклонился он моей жене, такой подарок я получаю впервые.

– На здоровье, милорд, надеюсь, вам никогда не придется использовать его по прямому назначению, максимум – придавить бумаги.

Продолжая улыбаться, отец развернул и мой подарок – дорожный чайный сундучок – и подарок дракона: письменный прибор из серебра и малахита. Илана порадовала дядю такой же настойкой, только в двойном количестве, а лорд Сиан подарил графу красивую кожаную папку для бумаг.

Что ж, подарки закончились, веселье в зале утихло, и пора отправляться спать: утром начнется новый год, придут новые заботы, а пока потихоньку гаснут свечи, стихает пение и топот, а усталая головка жены склоняется на мое плечо.

Марина

За окном дождь; я проследила пальцем холодную струйку и, вздохнув, погладила округлившийся животик. Уже третий месяц я живу в доме драконьей бабушки: почти сразу после праздника перелома зимы навалился токсикоз, и скрывать очевидное от себя и окружающих не стало никакой возможности.

Обрадованный граф с улыбкой наблюдал, как я, зеленея, выбегаю из-за стола, а Жан водил меня за руку даже из спальни в будуар, но мужчин ждали холодные скалы, а столичный дом, осаждаемый любопытными, не самое лучшее место для беременной женщины.

И мужчины решили все сами: опасаясь за мою зеленеющую от резкого движения физиономию, отправили меня телепортом во сне. Бабуля была очень рада и устроила меня с максимальным комфортом, вот только…

Я опять сглотнула слезы: здесь безопасно, и леди Лионелль не дает скучать, и Жан вместе с Роленом готовы появиться здесь по первому сигналу амулета, но – снова «но».

Я перестала смотреть за окно и подошла к столу: плакать нельзя, опять затошнит. Теперь на затянутой темно-розовым сукном столешнице постоянно лежала открытая тетрадь – каждый день я задумчиво садилась на стул и записывала пару строчек о погоде, противном рукоделии или первых толчках малышки.

Очень хотелось родить дочку и хоть так отомстить миру за мои мучения: даже бабушка дракона ничего не могла поделать с токсикозом; пожимая изящными плечами, она утверждала, что совокупная магия женщины, беременной от сильфа, посильнее двух драконов, а потому лежи тихонечко и страдай.

Но к токсикозу я быстро привыкла: подумаешь, через десять минут после обеда понависать над тазом, зато потом дадут морсу сколько хочется и даже разрешат полежать.

Гораздо тяжелее было бороться со страхом: каждую ночь я видела Жана и Ролена, ползущих по черным глянцевым камням, изрезанным трещинами; слышала завывание ветра, ловила пересохшими губами ледяной разреженный воздух и просыпалась, содрогаясь от мучительного кашля.

Неизменная и, кажется, совсем не спящая камеристка поила меня успокоительным зельем, помогала умыться и сменить сорочку и снова укладывала, напевая что-то на незнакомом мне языке.

На смену этим видениям приходили кошмары, связанные с родами: меня, окружали врачи в привычных голубых масках, потом глаза резал яркий свет, и все вокруг заливалось багровым цветом спекшейся крови. Судорожно пытаясь увидеть, что случилось, я падала в бесконечную пропасть. После реального падения с кровати камеристка стала ночевать в моей комнате.

Летать во сне в родной дом уже не получалось, лишь дважды хватило сил написать, что все хорошо и я жду ребенка, ответ разглядеть не удалось. Ролен объяснял это окрепнувшей связью с этим миром, но я начинала ненавидеть бесконечный снег, холод и дым очагов.

Теперь за окном шел дождь – поместье леди Лионелль находилось южнее, и здесь уже вторую неделю шли дожди; вымощенная плитами аллея, по которой я ежедневно гуляла, скрылась в потоках воды, а длинная галерея, сырая и холодная, мысли о прогулке загоняла в самый дальний угол.

Обмакнув перо в чернильницу, я взялась написать письмо кузине Илане, которая скучала в столице. Лорд Сиан уговорил строптивую упрямицу принять его родовой перстень, а потом, мотивируя свое решение «долгом перед правителем», умчался в экспедицию вместе с Жаном. И теперь мы с Иланой раза два-три в неделю обменивались длинными посланиями, включающими в себя меню обеда и рисунок очередной салфетки.

Но больше всего этого напрягало ощущение хрупкости и беззащитности растущего внутри меня существа. Порой я боялась шевельнуться и застывала, не смея сделать вдох: мне казалось, что внутри меня прорастает ледяная статуя, нежная, прозрачная, но с острыми режущими краями, с которых капает кровь, потом наваждение рассеивалось, и я снова оказывалась в огромной кровати под балдахином с вышитыми сценами охоты. А легчайшие, почти незаметные толчки успокоительно утверждали: «Все хорошо, мама, я есть!»

Дракон

В глазах троятся бесконечные черные скалы, а в мыслях живет золотоволосая девочка с солнечной улыбкой. Уже месяц мы ползаем по истертым ветрами камням в поисках хоть каких-то ориентиров. Почти месяц ушел на сборы и доставку всего необходимого к подножию Западных скал. Проводники, узнав, что идем не просто сквозь скалы, а ищем нечто, слабо представляемое, тут же скрывались в неизвестном направлении. Наконец, спустя еще месяц, проводника нашли – седой сухонький старичок в сопровождении молодого крепкошеего внука согласился вместе с нами поискать пещеру.

– Внуку скалы покажу, – спокойно вещал он, перебирая мелкие черные камушки, собранные на нитку. – Он у меня самый толковый, потом сам будет людей водить.

Внук шел впереди, на трудных участках усаживая деда на спину; следом трусили мулы с веревками и крючьями, а уж потом шагали мы. Жан-Валер и лорд Сиан шли в одной связке; я, как более тяжелый, взял в напарники одного из людей графа – рослого северянина с руками, похожими на корни дуба. Он часто сплевывал жвачку из горьких листьев и даже на жарком солнце не снимал меховой жилет, но одной рукой втягивал на скалу мула и однажды вытолкнул животину, застрявшую в расселине, просто подставив под копыта ладони.

Еще несколько мелких мужичков из семьи нашего проводника провожали нас по тропам, пока там могли пройти мулы, а потом ушли, уведя отощавших животных. Так и шли мы теперь вшестером, неся на себе все, что уцелело от запасов провизии.

Карта стала совершенно бесполезной: достигнув примерного района, обозначенного точкой, мы принялись обшаривать каждую щель, трещину или нору, ведь за несколько столетий пещера могла стать провалом.