– Что ж, – говорю я наконец. – Тогда заключим сделку. Предоставь мне людей и вооружение, с ними я и дам бой Мамаше Адити и сканийцам, которые дёргают её за ниточки, а я, так и быть, соглашусь продавать для тебя эту твою вонючую смолу. Но, заметь, только через «Цепи» и только богатеям. У себя на улицах, Эйльса, я эту дрянь терпеть не намерен. Честное слово.

– Вот и превосходно, – вздохнула она. – До чего же ты упёртый, Томас Благ, тяжело мне с тобой!

Ну что ж, так оно, наверно, и есть.

– Сколько же мне ждать? – спросил я.

– Людей, мечей и арбалетов, взрывного порошка и запрещённых боеприпасов? Думаешь, я их у себя под юбками прячу?

Я прокашлялся и отвернулся к окну. С некоторых пор слишком уж часто думаю я о том, что же прячет Эйльса у себя под юбками, и понятно, в подобных разговорах толку мало.

– Допускаю, что всё будет не сразу, – сказал я.

Она усмехнулась:

– За неделю конный гонец доберётся до Даннсбурга, около двух недель обратно будет идти обоз со всем, что ты просишь. Не дольше.

Я уставился на Эйльсу и понял, что она надо мной издевается.

– Настолько просто?

– Если мне потребуются люди и вооружение, они у меня появятся, – ответила она. – У меня мандат с королевской печатью, Томас. Я всё могу.

– А чудо сотворить, значит, не можешь?

– А разве не чудесно, что королевский двор готов предоставить тебе средства, чтобы взять верх почти над всем уголовным миром Эллинбурга? Дарёному коню в зубы не смотрят – так, кажется, выражаются в простонародье.

Я мало что смыслю в конях и знать не знаю, что там у них с зубами. Разве что верхом ездить умею. Я ж не какой-нибудь высокородный бездельник, чтобы тратить время на коневодство, и, скажем, конюхов для своего скакового жеребца нанимал на стороне. Опять я заподозрил, что она надо мной издевается, но решил махнуть на это рукой.

– Выходит, три недели, – сказал я, возвращая беседу в желаемое русло. – Значит, через три недели у меня будут люди и вооружение для нападения на Колёса?

– Три недели или около того, – ответила Эйльса. – На гонца в дороге могут устроить засаду. В Даннсбурге может оказаться нехватка пороха. По большей части мы имеем дело с «если», «вероятно» да «может быть», как ты прекрасно помнишь. Нельзя утверждать ничего определённого, а когда можно, чаще всего уже бывает слишком поздно, но всё-таки – да. Рассчитывай на три недели, но, если понадобится, будь готов повременить.

– Ладно, – сказал я и уже собрался было идти.

– И вот ещё, Томас. Пошли, будь любезен, кого-нибудь в Свечной закоулок за Роузи.

Ну разумеется, это Роузи она передаст мой запрос, а Роузи, несомненно, направит его кому-то другому, ещё какому-нибудь Слуге королевы в Эллинбурге. Этот уже пошлёт гонца в Даннсбург, и вскоре сюда прибудет всё, о чём я просил. Я не имел ни малейшего понятия, с кем будет говорить Роузи, и задумался, а знает ли это сама Эйльса? Исходя из впечатления, которое у меня сложилось о Слугах королевы – неудивительно, если нет.

Накануне Божьего дня в харчевню явился Старый Курт. А с ним – и Билли Байстрюк с мешком за плечами. Дело было после заката, падал снег. Харчевня была битком набита посетителями со всего околотка – народ пропивал заработок или проигрывал его в кости. Так уж заведено у нас в Вонище. В Божий день, по обычаю, все отдыхают, как уже писалось. Даже там, где не всегда строго держатся этого правила, в ночь перед ним люди пьют. Перед Божьим днём идёт Денежный день – именно тогда рабочий люд получает недельное жалованье. Две трети заработка муж отдаёт жене на ведение хозяйства, а остаток находится в его распоряжении – и, как правило, иссякает наутро. Слаб человек, как сказал я Эйльсе, и чем он беднее, чем тяжелее он угнетён – тем слабее становится. А работяги, ко всему прочему, среди остальных первейшие пьяницы. Что ни говори, а Вонище – подходящее место для харчевни.

Я сидел за угловым столиком в общей комнате, а между мною и выпивохами стоял Сэм Простак, оберегая меня от непрошенного внимания. Нога его к тому времени почти совсем зажила, а с той ночи, когда взорвался тётушкин дом, он взял на себя обязанности моего личного телохранителя. Думаю, парень чувствовал себя передо мной в долгу за то, что я тащил его тогда до дома.

Был Сэм бестолков, но крайне предан, и притом отличался молодецкой статью. Так что никто не смел лезть ко мне без приглашения, когда перед столом возвышался Сэм. Эта работа, надо признать, ему как раз по плечу. Я считаю, что подходящему человеку нужно давать подходящее дело, но если человек сам выбирает себе это дело и прекрасно с ним управляется, так я спорить не буду.

Налил, значит, я себе ещё бражки из бутылки и подносил уже стакан к губам, но тут пожаловал Старый Курт. У дверей стоял Чёрный Билли – когда старик, тяжело опираясь на посох, вошёл, шаркая, в общую комнату, он вопросительно покосился на меня. За Куртом я увидел Билли – парнишка утопал в излишне просторном плаще с капюшоном, а на грубой шерсти таяли снежные хлопья. Я кивнул Билли, разрешая впустить гостей, и тронул Сэма за руку:

– Этих двоих пропусти ко мне, а пива им налить за счёт заведения.

Сэм пригласил Курта и Билли Байстрюка к моему столу. Через миг, не спрашиваясь, подошла Эйльса с двумя кружками пива. Надо признать, она ничего не упускала, сколько бы народу ни сидело в харчевне.

– Курт, – сказал я. – Какая неожиданная любезность. Ну а ты, Билли, – как там продвигается твоё обучение?

– Хорошо, дядя Томас, – сказал Билли, откидывая капюшон с головы. Парню пора было подстричься, однако я заметил, что пушок под носом у него исчез, а на подбородке виднеется блёклая тень – значит, он уже брился.

– Вот и прекрасно, – сказал я и поймал взгляд Курта. Лицо старика выражало озабоченность, он явно хотел переговорить со мной наедине.

– Слушай, Билли, а сбегай-ка на кухню – может, у Хари найдётся для тебя чего пожевать?

Парнишка ухмыльнулся и улизнул на кухню. Пиво он при этом захватил с собой, как поступил бы зрелый мужчина.

Я вопросительно поднял бровь и взглянул на Курта.

– Забирайте вашего мальчишку, – сказал искусник.

– Что-что?

– Повторять не буду. Я с ним больше не справляюсь, вот и весь сказ.

– Три марки в неделю и ни медяком больше, мы ведь договорились. Я сказал, что цена не поднимется, что бы парень ни сделал, и от слов своих не откажусь.

Старый Курт отвернулся и сплюнул на пол рядом со стулом.

– Да хоть десять марок в неделю мне предложи, всё равно не уломаешь, – сказал старик. – Не желаю жить с ним под одной крышей. Одержим проклятый мальчишка, как я и говорил.

– А я тебе говорил, что мальчик святой.

– Ну нет, – сказал Курт. – Ни черта он не святой.

Он смотрел на меня, не мигая, и я понял – старик не кривит душой.