— «Мазда». Если за ним на «Мазде» заехали, значит где-то будет жарко, — не поворачивая головы, она шла вперед уверенной и супер-блядской походкой, словно дорогая шлюха — по панели, даже не просто дорогая, а которой нечего бояться — с очень надежной «прикрышкой».

— А рядовая? На каждый день? — почувствовав неприятный холодок под ложечкой при слове «Мазда» и злясь за этот холодок на себя, на ее вызывающе покачивавшуюся задницу и на весь белый свет, спросил я.

— Бэ-Эм-Вэ. Черная. Семерка, — не оборачиваясь и не сбавляя шаг, небрежно бросила она, потом остановилась, обернулась, и я увидел, что ее походка — это радостная игра, что она, правда, жутко довольна, что мы идем куда-то вместе.

Я подошел к ней, и потянувшись рукой к ее талии, спросил:

— Можно?

— Нужно, — кивнула она, я сунул мятую сигарету обратно в пачку, крепко обнял ее за талию, и мы медленно пошли по узкой, слегка кривой, но чистенькой улочке к Проспекту Мира.

Когда мы зашли на территорию Зоопарка, я прикинул, сколько лет назад я был здесь в последний раз. Порядочно… Дочке тогда было лет восемь, она долго упрашивала меня сходить с ней, а мне жутко не хотелось — и лень было, и еще…

Дочка, когда мы пришли с ней Зоопарк, сразу застряла у каких-то ручных белочек и сколько я ни водил, сколько ни показывал роскошных зверюг, она воспринимала это, как «обязаловку», и все время рвалась к этим белочкам.

Рыжая белочками не интересовалась — вскользь полюбовавшись экзотическими жирафами, мы не сговариваясь двинулись к семейству кошачьих.

«Felidae»…

«Felis» и «Panthera»…

Медленно, очень медленно мы переходили от клетки к клетке, за прутьями которых или быстро ходили из угла в угол, или величественно лежали… нет, возлежали гибкие, грациозные хищники.

— Разные… Какие же они разные. Словно… — пробормотала Рыжая.

— Словно — что? — спросил я, скосив глаза на табличку на клетке, возле которой мы встали…

«Дымчатый леопард. Felis nebulosa»…

— Словно кто-то один показывает — могу и так, и так, и вот так… — пробормотала Рыжая.

К клетке подошла строгая дама в очках, окруженная стайкой ребятишек, даже не взглянув на зверя, сразу повернулась к нему спиной и заученно-монотонным, слегка гнусавым голосом заговорила, обращаясь к детишкам, заворожено уставившимся на клетку:

— Большим своеобразием отличается дымчатый леопард. Иногда его выделяют в особый род — Neofelis — занимающий промежуточное положение между мелкими и крупными кошками. Вопреки своему названию, этот хищник не имеет прямого отношения к настоящим леопардам. Дымчатый леопард достигает…

— Промежуточный, — кивнув на клетку, негромко сказал я Рыжей. — Посредник… Вроде меня — переводчика.

Рыжая усмехнулась и потянула меня прочь от этой дамы с ее монотонной лекцией, так же передающей красоту и своеобразие зверя за решеткой, как реклама прокладок «O.B.» передает прелесть женских ножек и того, что находится между ними. Впрочем, реклама прокладок и не должна передавать эту прелесть — она ведь рекламирует не прелесть, а… Су-у-ухость.

Пройдя до конца ряда кошачьих, мы надолго застряли перед просторной клеткой с тигром. С двумя тиграми. От них было трудно уйти…

Самец, равнодушно облизываясь, лежал в глубине, а самка, фыркая и легонько встряхивая головой, медленно ходила вдоль прутьев, кидая беглые взгляды на нас с Рыжей и еще одну пожилую парочку, стоявшую рядом с нами и заворожено смотрящую на нее, на ее роскошное, гибкое и мощное тело, на тугие клубки мышц, лениво перекатывающиеся у оснований передних лап, на полосатую змею хвоста, которым она, наверное, могла бы сбить с ног взрослого мужика, если бы он подвернулся под удар… и если бы она захотела. Трудно уйти, трудно оторвать взгляд от этой грациозной силищи…

Тигрица, эта… где у нас тут табличка? Ага, вот — Panthera tigris, — вдруг взглянула на всех нас четверых в упор, раскрыла пасть и… рыкнула. Пожилая парочка инстинктивно подалась назад (женщина негромко ойкнула), я замер на месте, а Рыжая, словно повинуясь такому же инстинкту, но с обратным знаком, выпустила мою руку и резко подалась вперед, вперившись взглядом в здоровенную рыжеватую голову зверя, словно стараясь разглядеть что-то… что-то понять…

— Родственные души, — буркнул я, взяв ее за руку, легонько потянул назад и почувствовал, как она напряглась. — Твоя рыжая сестричка…

Она что-то пробормотала. Я не расслышал. Ее «рыжая сестричка» отвернулась и пошла вглубь клетки, к самцу. Пожилой мужчина наклонился к своей спутнице, что-то сказал, еле заметно кивнув в сторону моей спутницы, и они двинулись дальше. Мы — тоже, но в другую сторону, к выходу. Отойдя на несколько шагов, мы, не сговариваясь, обернулись. Самец лежал, по-прежнему равнодушно отвернувшись от нас, а его подруга провожала нас взглядом, слегка покачивая хвостом.

— Panthera tigris, — машинально прочел я вслух латинскую часть надписи на табличке. — Да-а, серьезное животное…

— Вдруг она — тоже посредник? — беря меня под руку, сказала Рыжая.

— Между кем и кем? — не понял я.

— Ну, промежуточная, как тот, дымчатый — между маленькими и большими, — пояснила она.

— Эти — самые большие, — пожал я плечами. — Дальше уже некуда. Больше — просто нет.

— А вдруг есть? — с каким-то странным упорством настаивала Рыжая, заглядывая мне в глаза. — Вдруг есть — дальше?

— Они бы вымерли. Чего бы они жрали? Нет, моя донна, — я усмехнулся, — хватит с нас и таких…

— С нас-то — да, но разве их всех для нас делали?..

Я удивился, замедлил шаг, мы миновали клетку с табличкой «Рысь. Felis lynx.», вернулись к ряду крупных и остановились перед леопардом. «Panthera pardus».

— Это уже философский вопрос, Рыжик… Глянь, какая роскошная киска.

— Киска, мама… Смотри, киска, — раздался детский голосок слева от меня, я обернулся и увидел маленькую девчушку, лет шести, тыкающую ручонкой в сторону клетки с «Panthera pardus», и ее мамочку — неплохо сохранившуюся крашенную блондинку с полными ногами.

— Киска, — не взглянув на клетку, кивнула мамочка, кинув косой и явно недружественный взгляд на Рыжую. — Это барс…

Я посмотрел на желтовато-серую «киску» — большого, мощного зверя с длинным и поразительно гибким телом, — не выпуская из поля зрения детскую ручонку. Леопард раскрыл пасть, показав клыки и ярко-красный язык, и издал шипящий рык. Вдруг я очень ясно представил себе, увидел, что стало бы с рукой девчушки, окажись она в пределах досягаемости «киски», и…

Эта живая «картинка» — кровь, хлещущая из разорванных вен, обломки хрупких белесых косточек, торчащие из кровоточащего обрубка — вызвала у меня очень странное, как бы двойственное чувство. Неожиданно я понял, что воспринимаю эту картинку не одной, а двумя парами мысленных глаз, вообще двумя сознаниями: одним — моим, в котором бешено колотится страх, отвращение, ужас и инстинктивное желание прокрутить все назад, уберечь ручку девочки от красной пасти с белыми здоровенными клыками, а другими…