— Усы? — не понял я. — Зачем?

— Ну, может… Может, ты кое в чем и похож на него, — она скосила глаза на фотографию.

— Это комплимент? — спросил я. — Или приговор?

— Это — намек, — сказала она.

— На что?

— На то, что рядом с тобой — чужая жена… Что она хочет, а ты — как со своей лежишь.

— Разреши искупить? — я положил руку ей на живот и стал медленно двигать вниз, к рыжему треугольнику. — И загладить?

— Разрешаю… — ее ладонь тоже легла мне на брюхо и двинулась вниз к своей цели. — Загладить… И ис-ку-пи-и-и-ть…

Ее рука добралась до цели быстрее моей. И завелась она, как обычно, быстрее — она всегда заводилась с пол оборота (и почти так же быстро остывала). Но она умела ждать меня, не сбрасывая обороты и ничего не теряя, и… Какие, в жопу, первые любви, какие, на хрен, разговоры, лишь бы… Лишь бы надеть ее на хрен, войти, влезть в нее, до самого дна — войти и не выходить, и ничего больше не знать, ни о чем не думать, а только быть там, войти и…

Остаться!..

На третий день этого блядско-семейного карнавала я съездил за Котом.

Когда я приехал домой, купив ему по дороге кошачьих консервов, Кот сидел в переноске и не сразу вышел оттуда — встречать блудного папочку. Я предложил ему поехать к Рыжей, расписал все ждущие его там удобства, сообщил, что кроме консервов, Рыжая купила ему сырую телятину, и он дал свое милостивое согласие — неторопливо умылся и с важным видом опять забрался в переноску. На улице и в метро он вел себя спокойно, даже не зашипел в вагоне на маленькую девчушку, протянувшую ручонку к дверце переноски, и с холодным равнодушием выслушивал уважительные комментарии пассажиров: «Красавец… Сибиряк… Да нет, русская голубая…».

Он не был «сибиряком» и уж тем более «русским-голубым». Породой он был примерно, как его хозяин, но его скрещение ген оказалось более удачным — достаточно посмотреть на нас обоих. Меня во всяком случае никто не называет «красавцем» и уж тем более, «сибиряком». Да, я и не претендую…

Когда я открывал дверь ключом, который дала мне Рыжая, Кот, как мне показалось, глянул на меня с некоторым уважением.

Выйдя из переноски в холл, он неторопливо огляделся, мяукнул (что-то сказал, но я не понял, что), прошел в столовую (кинув небрежно-равнодушный взгляд на приготовленную для него миску с нарезанными кусочками парного мяса), посмотрел на забравшуюся с ногами на диван Рыжую, читавшую какое-то кулинарное пособие, и прыгнул к ней на диван. Она оторвалась от книжки и взглянула на него, а потом на меня — взглянула с каким-то беспокойством, с какой-то тревогой.

Кот внимательно посмотрел на ее босую ногу, дернул хвостом, вытянул шею и потерся о ногу подбородком. Потом улегся на диване и… Вздохнув, прикрыл глаза.

— Ну-ну, — сказал я. — быстро же ты…

Рыжая прижала палец к губам, и я замолчал.

— Что ты сейчас будешь делать? — почему-то шепотом спросила она.

— Надо бы немножко повкалывать… Я привез свой маленький notebook — сяду прямо здесь, идет? А почему говорим шепотом — ты пива холодного выпила?

— Не-а, — она засмеялась. — Ладно, валяй… А я кое-что приготовлю. Сюрприз.

— По спецрецепту.

— Так точно, — она потянулась, Кот поднял голову и легонько покогтил диван. — Не надо, — сказала он а ему, он взглянул на нее и вытянул передние лапы с полу выпущенными когтями в ее сторону. — И не пугай, я тоже умею царапаться, — Кот не отводя взгляда, снова легонько покогтил диван.

Она протянула руку и осторожно взяла его за лапу. Он тут же выдернул ее и положил лапу ей на руку — взял ее за руку, убрав когти. Она усмехнулась и почесала его за ухом. Он тихонько замурлыкал. Я почувствовал легкий укол ревности — он никогда раньше не мурлыкал от прикосновений чужих. Впрочем, она здесь — хозяйка, и он, конечно, это понял, но… Хватит лирики, пора приниматься за дело, даром что ли я тащил сумку с компьютером.

Я вытащил Notebook, поставил его на обеденный стол, включил, достал детективчик и тупо уставился в маленький черно-белый экран. Потом открыл нужный файл, нашел в книжке страницу, на которой остановился, вчитался в последнюю переведенную фразу и положил пальцы на клавиши. Машинально сделал пробел, напечатал одно слово, другое… Пальцы забегали быстрее…

Рыжая внимательно изучала какой-то кулинарный рецепт, у меня на дисплее орудовал худощавый убийца, бывший агент бывшей «Штази», вершащий свое черное дело (но обреченный на полный провал в финале), Кот тихонько мурлыкал на диване — ну, чем не семейная идиллия…

* * *

Утром я проснулся один. В спальне не было ни Рыжей, ни Кота. Минуты две я пролежал, наслаждаясь мыслью о том, что не надо делать зарядку — здесь же нет моего простенького эспандера. Правда, в голове разок мелькнула расплывчатая укоризненная картинка с тренажером в кабинете Хозяина, но я тут же отогнал ее прочь,

(не по Сеньке шапка!..)

и она стыдливо растаяла.

Потом мне захотелось отлить, я встал, и не обращая внимания на призывно манящий из-за раздвинутых зеркальных створок громадного шкафа алый махровый халат с капюшоном,

(не на тебя шито!.. Сначала бензоколонку купи…)

в чем мать родила двинулся к ванной. Перед дверью в сортир с душевой кабиной сидел Кот. Из-за двери доносился слабый шум льющейся воды. Я хотел было двинуться дальше, ко второму санузлу

(… Совковые словосочетания всесильны, потому что они верны…)

но Кот при виде меня встал, посмотрел на закрытую дверь и требовательно мявкнул. Я кивнул ему, открыл дверь и зашел в ванную. Кот за мной не пошел, а уселся на пороге и внимательно уставился на закрытую дверцу душевой кабины, сквозь матовое стекло которой смутно виднелся силуэт Рыжей. Я отодвинул дверцу, и уставившись на ноги Рыжей пробормотал:

— С добрым утром.

— Приветик, — сказала она, наклонилась (не поднимая глаз, я увидел ее руку), повернула «палец» смесителя влево до упора и тут же издала блаженный стон — слабый отзвук ее обычного рыка-вскрика при оргазме.

— Холодная? — безучастно спросил я.

— Ага… Хочешь о мной?

— Не-а, душ — дело интимное. Это тебе не тра… — я поднял, наконец, глаза, посмотрел на нее и поперхнулся.

Господи, как же прическа меняет женщину. Она не надела пластиковую шапочку, а просто как-то заколола волосы с двух сторон, и получились две забавно торчащие косички, два таких хвостика, и… От холодной тугой струи живот втянулся, груди выдвинулись вперед, и с этими «хвостиками», да без косметики, она скинула, как минимум, лет десять.

— Чего так смотришь? — с беспокойством спросила она. — Жуткая я — не накрашенная, а?