Крофорд кивком выразил свое согласие.

— Повторю снова, — прибавил сэр Томас, — я был бы счастлив видеть мистера Крофорда живущим в любом доме в нашем краю, только не в Торнтон Лейси.

Мистер Крофорд поклонился в знак признательности.

— Сэр Томас, без сомненья, понимает обязанности приходского священника, — сказал Эдмунд. — Будем надеяться, что его сын сумеет доказать, что и ему они известны.

Как бы ни подействовала в самом деле маленькая речь сэра Томаса на мистера Крофорда, она привела в замешательство двух самых внимательных его слушательниц — мисс Крофорд и Фанни. Одна из них, до сих пор не знавшая, что Торнтон Лейси так скоро и так бесповоротно станет для Эдмунда домом, опустив глаза, задумалась о том, каково будет не видеть его всякий день; а другая пробудилась от приятных фантазий, которыми до того тешила себя, представляя картину будущего Торнтона, убедительно нарисованную братом, и уже не могла долее закрывать глаза на церковь и священника и видеть лишь достойную, изящную, перестроенную на современный лад усадьбу обеспеченного человека, куда он порою наезжает, — и потому воспылала к сэру Томасу доподлинной неприязнью, почитая его разрушителем сей картины, и страдая всего более оттого, что его характер и поведение обязывали поневоле к сдержанности, да еще оттого, что не могла она позволить себе высмеять все это и тем дать выход своему разочарованию.

Всем ее приятным размышленьям пришел конец. Раз настал час поучений, пора кончать с картами, и она рада была, что ей вздумалось и удалось переменить место и соседа, чтоб воспрянуть духом.

Самые солидные особы собравшегося нынче общества в беспорядке расположились у камина в предвидении близкого расставанья. Уильям и Фанни оказались поодаль от всех. Они только вдвоем остались за опустевшим карточным столом и мирно разговаривали, не думая обо всех прочих, пока кое-кто из прочих не подумал о них. Первым пододвинул к ним свой стул Генри Крофорд и несколько минут молча наблюдал за ними, а за ним самим тем временем наблюдал сэр Томас, который стоя беседовал с доктором Грантом.

— Сегодня у нас бал, — сказал Уильям. — Будь я в Портсмуте, я б, наверно, пошел.

— Но ты не жалеешь, что ты не в Портсмуте, Уильям?

— Нет, Фанни, нисколько. Мне еще хватит и Портсмута и танцев, когда я не смогу быть с тобою. Да и что за радость идти на бал, ведь у меня скорей всего не будет дамы. Портсмутские барышни воротят нос ото всех, кто еще не произведен в офицеры. В их глазах гардемарин ничто. Он и вправду ничто. Помнишь барышень Грегори, они стали на редкость хорошенькие, но меня едва замечают, потому что за Люси, видите ли, ухаживает лейтенант.

— Стыд и срам! Но не огорчайся, Уильям. (А у самой от возмущения на щеках вспыхнул румянец.) Тут нечего огорчаться. Ведь дело не в тебе, так или иначе в свое время через это прошли все величайшие адмиралы. Помни об этом, постарайся утвердиться в мысли, что это одна из тягот, какие выпадают на долю каждого моряка, вроде плохой погоды и жизни, полной трудностей и лишений, только с тем преимуществом, что этому придет конец и наступит время, когда ничего такого тебе уже сносить не придется. Едва ты станешь лейтенантом!.. Только подумай, Уильям, едва ты станешь лейтенантом, тебе и дела не будет до такого вздора.

— Мне уже начинает казаться, Фанни, что я никогда не стану лейтенантом. Всех, кроме меня, производят в офицеры.

— Уильям, дорогой, не надо так, не падай духом. Дядюшка ничего не говорит, но он, без сомненья, сделает все, что в его силах, чтоб тебя произвели в офицеры. Он знает не хуже тебя, как это важно.

Она замолчала, вдруг увидев, что дядюшка куда ближе к ним, чем ей казалось, и каждый счел необходимым перевести разговор на другое.

— А ты любишь танцевать, Фанни?

— Да, очень… только я быстро устаю.

— Хотел бы я пойти с тобою на бал и поглядеть, как ты танцуешь. А у вас в Нортгемптоне балов не бывает? Хотел бы я поглядеть, как ты танцуешь, хотел бы потанцевать с тобою, если ты не против, ведь здесь никому не известно, кто я, а мне хотелось бы еще раз оказаться твоим партнером. Прежде мы ведь часто с тобой плясали, верно? Когда на улице играла шарманка? Я на свой лад неплохой танцор, но, надо думать, ты лучше меня. — И, поворотясь к дядюшке, который теперь стоял совсем рядом, Уильям прибавил: — Не правда ли, сэр, Фанни отлично танцует?

В смятении от такого неслыханного вопроса, Фанни не знала, куда и смотреть, как перенести ответ, который сейчас последует. Серьезнейший упрек или по меньшей мере весьма холодное безразличие, какого она ждала, огорчат брата, а сама она сгорит от стыда. Но, напротив, в словах дядюшки не было ничего похожего:

— К сожалению, я не могу ответить на твой вопрос. С тех пор, когда Фанни была малым ребенком, я не видел, чтоб она танцевала. Но, я думаю, нам обоим можно не сомневаться, что, когда мы все-таки увидим это, а я полагаю, нам вскорости представится такой случай, она, как и подобает девушке нашего круга, не ударит в грязь лицом.

— Я имел удовольствие видеть, как ваша сестра танцует, мистер Прайс, — сказал Генри Крофорд, наклонясь вперед, — и готов ответить на все ваши вопросы по этому поводу к полнейшему вашему удовольствию. Но мне кажется, — он заметил, что Фанни огорчена, — лучше сделать это как-нибудь в другой раз. Одному из присутствующих неприятно, когда говорят о мисс Прайс.

Он и вправду однажды видел, как Фанни танцует, и сейчас непременно ответил бы, что танцевала она легко и плавно, со спокойным изяществом и в согласии с музыкой, однако ж в действительности ни за что бы не вспомнил, как она танцевала, и скорее считал само собой разумеющимся, что она там была, чем удержал в памяти хоть что-то касающееся до нее.

Однако же его сочли поклонником ее искусства танцевать; а сэр Томас, вполне довольный таким мнением, продолжал беседу о танцах вообще, увлекся описанием балов на Антигуа и рассказами племянника о разных танцах, какие ему довелось увидеть, и даже не услышал, как объявили, что его экипаж подан, и догадался об том лишь по суете, которую подняла миссис Норрис.

— Едем, Фанни; Фанни, да что ж это ты? Мы уезжаем. Ты разве не видишь, что твоя тетушка уезжает? Да поторапливайся же. Терпеть не могу заставлять доброго старого Уилкокса ждать. Всегда надобно помнить про кучера и лошадей. Любезнейший сэр Томас, мы условились, что экипаж вернется за вами, за Эдмундом и Уильямом.

Сэру Томасу нечего было на это возразить, ведь он сам так распорядился, посоветовавшись прежде с женою и ее сестрой; но миссис Норрис, видно, забыла про то и вообразила, что это она обо всем позаботилась.

Последнее, что почувствовала Фанни во время этого визита, было разочарование, ибо ее шаль, которую Эдмунд собрался взять у слуги, чтоб накинуть ей на плечи, перехватила быстрая рука мистера Крофорда, и Фанни оказалась обязанной его более подчеркнутому вниманию.

Желание Уильяма видеть Фанни танцующей запомнилось его дядюшке. Надежда на такую возможность, поданная тогда сэром Томасом, была подана не для того, чтоб о ней более не думать. Он по-прежнему склонен был вознаградить столь привлекательное чувство, вознаградить и любого другого, кто желает видеть Фанни танцующей, и вообще доставить удовольствие молодежи; и, обдумав это, сэр Томас в покое и без всяких помех принял решение, которое стало известно утром за завтраком, когда, помянув и похвалив вчерашние слова племянника, он прибавил: