— Мне казалось, нет, — растеряно призналась Эсна, которая не очень-то разбиралась в делах такого рода.

— Кому мог помешать Веймар? — бурчал Дерек, разглядывая имена подозреваемых генералов. — Не того полёта птица — прости, солнечная! — чтобы эти орлы на него когти точили.

— Может, оскорбил кого-то в походе? — поёжившись, предположила Эсна.

Дерек вздёрнул бровь:

— И к чему такие игры тогда? На гауптвахту — и привет!

Пару минут похмурившись, он сделал вывод:

— Нет, Эсна, тут что-то не вяжется. Слишком странный ход. Все эти достопочтенные чины, — постучал он пальцем по своим записям, — могли бы раздавить твоего супруга без подобных околичностей.

Хмуро поразглядывав имена, она возразила:

— Ну и зачем тогда послали?

Дерек ещё минуту помолчал, кажется, сверяя внутри своей головы какие-то выводы, после чего медленно произнёс:

— Они могли и не посылать. — И на удивлённо приподнятые брови Эсны добавил: — Приказ мог быть сфальсифицирован.

— Сфальсифицирован? — взволнованно повторила она, не предполагавшая ранее о существовании такой возможности.

Посмотрев на неё очень и очень хмуро, Дерек полистал хронику и постучал пальцем по одному из имён в ней:

— Напомни-ка мне, солнечная, кто унаследовал твоему мужу?

— Его младший брат, — машинально ответила Эсна, глянула в книгу и ахнула.

Нет, это не было для неё новостью — она и так помнила, что младший Веймар в тот поход служил при штабе ординарцем, — но в связи со сделанными открытиями эта информация заиграла новыми красками.

— Ты думаешь?.. — в ужасе уставилась Эсна на Дерека.

Тот выглядел непривычно серьёзным, а его взгляд наполнился мрачностью:

— Похоже на то, солнечная.

Всю следующую неделю Эсна не знала, чем себя занять.

Новых сведений от генерала пока не было, в архиве не осталось ничего интересного для расследования, Дерек занимался своими многочисленными делами, и никаких развлечений в и так не богатой на это Цитадели не намечалось.

Оставалось заниматься резьбой и думать.

Думать ей тоже было особо не о чем, кроме как о Грэхарде.

Испортив уже шестую заготовку под заколку — подарок для Анхеллы — Эсна со вздохом отложила резец.

Мысли её сплошь были унылыми и тоскливыми. Как это часто бывает, в ссоре только сперва вспоминаешь все реальные и мнимые грехи. Чем больше же времени проходит, тем больше забывается плохое и, напротив, охотнее приходит на ум хорошее. Так случилось и с Эсной. К этому моменту она уже напрочь позабыла, из-за чего именно так сильно обижалась. Всё ей казалось надуманным, и все обвинения, которые она бросила Грэхарду в лицу, — просто каким-то минутным помрачением.

Зато хорошее, напротив, вставало во весь рост. Перед внутренним взором Эсны образ Грэхарда вырастал в сияющем свете непогрешимости. Какие-то отдельные хорошие поступки казались ей свидетельством высоты и благородства его души, отдельные знаки внимания — признаком истинной и глубокой любви. Она охотно напридумывала ему достоинств всех сортов, и теперь отчаянно страдала, полагая именно себя злой, капризной и недостойной его сияющего величия.

Помаявшись некоторое время осознанием собственной ничтожности, Эсна пришла к неизбежному выводу: это она одна во всём виновата, и она так незаслуженно его обидела, и ей нужно непременно просить у него прощения, ведь, разумеется, такой сиятельный рыцарь с высокой душой будет снисходителен к её ошибкам.

Приняв это решение, она вскочила и собралась тут же бежать в Верхний дворец; но вдруг подумала, что для такого серьёзного дела неплохо было бы привести себя в порядок, так что её выход отложился на час, наполненный выбором наряда и наведением марафета.

Пока она шла по Цитадели, пыталась придумать, что ему скажет, но, определённо, никакие толковые слова на ум ей не шли. Ей почему-то виделось, что, едва она войдёт — он тут же сразу всё поймёт, и говорить какие-то слова и не придётся. Он, конечно, тут же заключит её в свои объятья и поцелует, а она, конечно, прижмётся к нему крепко-крепко и, наконец, почувствует себя спокойной и счастливой.

В этой сладкой фантазии она добрела до входа в Верхний дворец, и тут-то её и поджидало глубокое разочарование. Завидев её, начальник караула заметно смутился и огорчённо признался, что госпожу пускать не велено.

Эсна была ошеломлена.

Опрокинута.

Совершенно раздавлена морально.

Ей-то уже нарисовалась картина, в которой супруг не желает мириться лишь от того, что ждёт, чтобы она осознала всю глубину своей неправоты; и что, когда до неё наконец дойдёт, он будет ждать её с распростёртыми объятиями.

Потрясение от того, что эта картина не оправдала себя, было крайне глубоко. От обиды и унижения к глазам подступили слёзы; а потом она вспомнила, как тщательно и любовно наряжалась, и разозлилась и на себя, и на него.

Незаметно шмыгнув носом, она приняла на себя вид гордый и величественный и поинтересовалась у стражников:

— А Дерека вы вызвать ко мне, во всяком случае, можете?

Начальнику караула очень хотелось угодить госпоже, поэтому он послал одного из своих людей за Дереком. Как его умудрились выковорить из кабинета владыки, не заговаривая на запрещённую тему, история умалчивает.

— Солнечная? — с тревогой выбежал из дворца Дерек, ожидая, что привести сюда Эсну могла только какая-то серьёзная беда.

Та покосилась на стражников и увлекла его за угол, где с горечью пожаловалась:

— Он запретил меня пускать!

Запустив руку в волосы, Дерек замялся. Ему, определённо, было крайне неловко обсуждать этот вопрос.

— Ну... — попытался смягчить ситуацию он. — Ты же знаешь, Эсна, он у нас немного... ну, вспыльчивый, да? — здорово преуменьшил он. — Не отошёл ещё...

— Но уже месяц прошёл! — заламывая руки, тонко возразила она, чувствуя, что горло снова перехватывает слезами.

В сомненьях Дерек покосился на окна дворца — кабинет владыки выходил на другую сторону, но кто его знает, — не обнаружил видимых соглядатаев, вздохнул, потеребил волосы на висках, развёл руками и признал:

— Ну, ему как вожжа под хвост попала. Лютует, сил нет. Надо ждать, пока остынет, — авторитетно сделал он вывод как человек, который знает владыку много лет.

— Да сколько же ждать? — обхватив себя за плечи руками, возразила Эсна и расплакалась от обиды и безнадёжности.

И без того чувствовавший себя неловко Дерек совсем заёрзал.

«Вот почему дичь творит он, а виноватым себя чувствую я!» — злился он внутри себя.

Разгребать за владыкой всякую дичь всегда было именно его обязанностью, но как раз в этом случае он чувствовал себя особенно раздражённым. Причинять боль Эсне не хотелось, и Дерек, наверно, никогда не злился на Грэхарда так, как сейчас. Ему-то что! Торчит в своём кабинете и глаз наружу не кажет! А ему — разгребай последствия.