Наконец все это закончилось, и я с распухшей головой отправилась в штаб.

В штабе округа рабочий день еще не закончился… Правда, с учетом текущей обстановки понятие «конец рабочего дня» стало чисто условным. Теперь ранее двадцати двух часов мало кто уходит домой. Разве что те из командиров, кому надо успеть отправить на восток семью. Кстати, из разговоров я поняла, что далеко не все с этим справляются. Если есть дети, то жены сопротивляются не сильно, но в бездетных семьях практически все жены, не сговариваясь, заявили, что от своих мужей никуда. А «если что», то и воевать вместе будут. Одна из жен, видя мое недоумение, объяснила, что почти все командирские жены прошли начальную военную подготовку и, как минимум, неплохо стреляют из винтовки и пистолета. Да еще умеют перевязки делать. Причем в процессе объяснений удивленно на меня поглядывала — как это я не знаю таких очевидных вещей. Пришлось пофантазировать, сказав, что я сама из семьи штатских, а выйдя замуж, быстро попала в кадры, поэтому требований к командирским женам не знаю. Кажется, сошло.

У кабинета Жукова, по обыкновению, было людно. Я решила, что генерал армии от меня никуда не убежит, и села в уголок, чтобы не мешать входящим и выходящим командирам. Минут через сорок, видя, что очередь не убывает, решила, что порученцу надо бы отчитаться перед своим начальником. Поэтому, выждав, когда очередной полковник выйдет из кабинета, — в данном случае выходивший был красный как рак и постоянно вытирал шею платком — не иначе как ему устроили баню, — я просочилась в кабинет.

— Товарищ генерал армии, разрешите доложить.

— А, товарищ Северова. Почему задержались с докладом? Я ждал вас еще час назад, сразу после окончания совещания в ЦК.

— Так я сразу сюда и приехала, товарищ Жуков. Просто к вам столько народу, что не хотела пролезать без очереди.

— Но все-таки не выдержали и пролезли. Хорошо, докладывайте.

— Первое. Товарищ Цанава просит бойцов для усиления патрулей НКВД.

— Не возражаю. Пусть даст заявки по областям и по числу требуемых бойцов. До сих пор он нам выделял помощь даже сверх требуемого. Не хочу оставаться в долгу. Командармов я уже предупредил. Если будут проблемы, то можете обращаться к ним от моего имени.

— Второе, тоже от НКВД. Для подготовки к проведению диверсий нужно много взрывчатки. В НКВД ее не просто мало, а очень мало — в пределах нескольких десятков килограмм. А нужны тонны.

— Тут могут быть проблемы. Подойдите с этим вопросом к начальнику инженерных войск генерал-майору Васильеву. Узнайте, сколько у нас взрывчатки на складах. Половину точно отдадим. Больше — будем думать. Если товарищ Васильев начнет прибедняться, то сошлитесь на меня.

— К этому же вопросу. В Белорусском НКВД нет хорошего инструктора по минно-взрывному делу. Кто-то из побывавших в Испании сказал, что там был отличный спец из Разведупра Генштаба РККА. Но он не знает его имени.

При этих словах Жуков почему-то поморщился:

— Знаю этого специалиста. Полковник Старинов Илья Григорьевич. Действительно хороший взрывник, но работать с ним не очень легко, и слышал я, что не все его разработки удачны. А вот у Генштаба под Москвой в Нахабине есть научный институт. Я позвоню туда, и они пришлют более подходящего специалиста, возможно даже, с новыми наработками. Теперь что по партийной линии?

— Товарищ Пономаренко поставил задачу перед секретарями обкомов, но, как мне кажется, он, с одной стороны, недооценивает проблемы, с которыми столкнутся будущие партизаны, а с другой — переоценивает силы тех, кто будет партизанить. Он думает, что партизанской работе можно обучить всего за несколько дней.

— Да, на Пономаренко это похоже. И предполагаю, что тут он не будет слушать советы ни мои, ни товарища Цанавы. Придется вам, товарищ Северова, воспользоваться своими связями. Мне жаловаться на Пономаренко неудобно — могут неправильно понять. А с вас какой спрос. — Тут Жуков хитро на меня посмотрел. — Будут спрашивать — говорите, что товарищ Жуков считает, что костяк каждого партизанского отряда должны составлять военные и чекисты. А гражданские лица первое время должны будут заниматься только обеспечением, плюс на них будет лежать связь с подпольем. Вот когда выучатся партизанской работе, тогда и будут привлекаться к операциям. Сейчас от Пономаренко нужно как можно больше продовольствия и помощь проверенными людьми для организации партизанских баз. Кстати, поговорите еще с товарищем Цанавой. На территории Западной Белоруссии в тридцатых годах создавались базы. Я уверен, что часть из них сохранилась. Вот пусть Лаврентий Фомич поищет соответствующие документы. У вас все?

— Никак нет. Я, товарищ Жуков, вспомнила еще из моей истории про оборону Брестской крепости. Ее обстреляли в первые же часы войны. Большая часть гарнизона сразу погибла, но оставшиеся в живых защитники сумели провоевать почти месяц.

Жуков, услышав эти слова, не выдержал и стал ходить по кабинету. Потом остановился и злым голосом заговорил:

— Это была полная глупость, если не преступление, — держать в крепости, находящейся на расстоянии артиллерийского огня из-за границы, гарнизон. Я уже отдал соответствующий приказ. Теперь про оборону Брестской крепости можете не беспокоиться. Ее в ближайшие два дня начнут минировать. Пусть немцы ее занимают. Чем больше туда их набьется, тем пышнее будут похороны. Ладно, можете быть свободны.

Я вышла от Жукова и сразу рванула на поиски генерала Васильева. К счастью, он тоже был еще в штабе. Как и предполагал Жуков, Васильев изо всех сил пытался зажать взрывчатку. Сначала он стал напирать на то, что данные о запасах взрывчатки есть совсекретная информация, потом на то, что самим все нужно, а в качестве последнего аргумента выдвинул то, что нет официально оформленной заявки. Вот пусть ему на стол положат заявку, а он в положенный срок ее рассмотрит и примет решение. Но я впилась в него как клещ. Сначала убедила, что у лейтенанта НКГБ, являющегося к тому же порученцем товарища Жукова, есть допуск к совсекретной информации, потом сказала, что еще Христос велел делиться. От этого наглого утверждения Васильев выпал в осадок, заявив, что не ожидал от члена партии услышать религиозный аргумент. На это я заявила, что пока беспартийная, что, кажется, его доконало. А услышав, что мне нужно не менее сорока тонн взрывчатки (назвала число чисто наобум), он схватился за сердце. Тут я немного сдала назад, поскольку в мои планы не входил инфаркт начальника инженерных войск, и заявила, что цифра, возможно, несколько завышена (тут Васильев несколько воспрянул духом) и что меня вполне устроит тридцать пять тонн — тут он опять схватился за сердце. Короче, договорились, что завтра с утра я положу ему на стол заявку на тридцать одну тонну взрывчатки, которую НКВД сможет забрать в следующую ночь, чтобы не привлекать внимания. При этом у меня появилась твердая уверенность, что никакой половиной запасов тут и не пахнет — хорошо, если треть. Ничего, все еще впереди. Интересно, что Васильев станет говорить, когда речь зайдет о взрывчатке для партизанских отрядов.