Дафна отобрала у него флейту.

— Давай я попробую! — Она подошла к шкафу и, наклонившись к щели, из которой пахло духами, спросила:

— Слышишь меня, Хнык?

— Аиньки! А зачем шептать: мы что, под липами? — кокетливо откликнулся суккуб.

— Если слышишь, тогда отвечай: где сейчас Ауэвиаллао? — раздельно и четко произнесла Дафна.

Ответа не было. Тишина, а потом глубокий, с голосом, выдох, похожий на звук «га».

Немного выждав, Дафна пожала плечами и осторожно потянула ручку. В нос ей ударило невыносимое зловоние. Дверца отвалилась, покрытая плесенью. Казалось, шкаф тридцать лет простоял в болоте и пропитался влагой так, что ткни его пальцем — развалится.

Из тряпок на четвереньках выползло страшное, лысое, жуткое существо, в котором едва угадывался недавно такой самоуверенный суккуб.

— Ножны в Кусково, в дупле, рядом со сломанной скамейкой… Там и другое — возьмите все! И забудь это слово! Прошу, не произноси его больше никогда!

Дафна молчала, с ужасом вглядываясь в красные гноящиеся глаза.

— Уберите руну! Я ухожу! — прошамкал суккуб и на четвереньках пополз к балкону.

В его голосе было нечто такое, чему невозможно было не подчиниться.

Кухонным ножом Корнелий торопливо соскреб с балконной двери руну. Завывая и скуля, существо выползло и перевалилось через перила. Когда Дафна и Корнелий, желая понять, что с ним стало, выскочили на балкон, под домом стоял только прикованный к дереву мотоцикл Эссиорха.

— Истинное имя? — тихо спросил Корнелий. Эссиорх помедлил и повел головой наискось, так что невозможно было понять, кивает он или качает головой.

— Даже больше. Подозреваю, это имя было его забытым предназначением. Тем, чем он мог бы стать, но от чего когда-то отвернулся, и что теперь причиняет ему страшную боль…

— Послушай! Но он даже не страж мрака! Он суккуб! — поправила Даф. Почему-то она ощущала себя убийцей куда в большей степени, чем в день, когда маголодией расплавила Гудрона.

— Мрак не творец. Думаю, что и суккубов мрак делает не с чистого листа. Может, используются сущности погибших стражей. Не знаю… — сказал Эссиорх.

В большинстве случаев дружбы хватает на три-четыре года. Потом человек теряется, а ты не делаешь никаких попыток найти его. Если это так, то это не дружба, а поиск комфорта, бегство от одиночества или естественное увлечение новым человеком. Настоящая дружба — всегда больше ответственность, чем удовольствие.

Йозеф Эметс, венгерский философ

Плоское лицо со свекольным румянцем, жесткий волос. Широкие зубы.

— Привет, Вован! — Ирка оторвалась от монитора. Багров — от анатомического атласа, который он разглядывал, валяясь на диване. Ирка уже несколько раз пыталась переключить его на что-нибудь менее кровожадное, например, на атлас бабочек, но безуспешно.

Оруженосец Хаары с трудом протиснулся в комнату, куда едва можно было попасть из-за двух стоявших тут колясок — Иркиной и подарка Чимоданова.

— Э-э… Ну чо, как вы тут?.. Нормуль? Поехали, короче, пока пробок нет! — Вован втянул голову в плечи и неуютно заворочался в тесной комнате. Натуральный медведь, которого втолкнули в клетку канарейки.

— Куда?

— Ну в Сокольники! Хаара, короче, велела, если ты не откажешься.

Для Вована приказ Хаары был непререкаем. Усомниться в нем — значит усомниться в самой сущности служения. Ирка представила, что, если она скажет «нет», Вован просто засунет ее в багажник, а сверху кинет коляску. И только потом вспомнит, что у Ирки имелось право на отказ.

— Там же Даша! — сказала Ирка.

— Ее, короче, в Битцу переселили. Там сторожка есть рядом с конями. Ты чо, не знала, что она верховой ездой занимается?

Ирка не знала. Зато сразу поняла, почему Даша ей не рассказала. Блин-блин-блин! ГуманизЬм — это для гуманисЬтов.

— А Антигон тоже в Битце?

— Ага. Выпросил пилу, молоток и переколачивает там все. В сторожке крыша гнилая. Дыры в стенах старыми рекламными щитами забиты. Но он будет тебя навещать. И потом у тебя же есть… ну это… — Вован смущенно покосился на Багрова.

Матвей упорно не обращал на него внимания и разглядывал анатомический атлас с таким вниманием, будто книги увлекательнее в мире не существует.

— Это называется Матвей, — сказал Багров анатомическому атласу.

— Он поедет со мной, — с вызовом сообщила Ирка.

Однако перчатка была брошена не тому.

— А, ну да! Пусть будет. А чего такого-то? — Вован даже не въехал.

Для него в верности не было ничего удивительного. Он скорее удивился бы обратному — ее отсутствию.

Не зная, чем себя занять, Вован бродил по комнате. Ткнул пальцем в горшок с собиравшимся цвести декабристом. Ковырнул ногтем книжную полку, проверяя, не отходит ли лак. Лак отходил, и Вован буркнул, что он дерьмовенький.

— Ну так чо? Едем или как? — нетерпеливо спросил он.

Ирка не могла решиться. Сокольники были местом ее силы, ее триумфа, а теперь станут местом ее слабости и беспомощности.

— Можно же было сначала позвонить! — сказала Ирка.

— По телефону? Это который с кнопочками и все время денег просит? А, ну да! — Вован шевельнулся. — Так чо? Едем или еще почешемся?

Ирка уставилась на монитор. Потом на Багрова, потом снова на монитор. Оба дорогих ей существа молчали, предоставляя ей самой право решать.

— Мне Хаара сказала: если они захотят в Сокольники, это будет удобно. Там их проще навещать, а коляску они сами как-нибудь сообразят, как втащить… — бодро продолжал Вован.

Ирка посмотрела на книжные полки, за которыми грохотали кастрюли. Среди кастрюль и тарелок обитало третье самое дорогое существо.

— А Бабаня? — тихо спросила она. Вован вздохнул:

— Ну для начала, наверное, заменим тебя мороком, а там… ну… не знаю. Может, правду сказать?

— Что ее внучка живет в Сокольниках на дереве? Как обезьянка? А еду, которую Бабаня готовила много лет подряд, Антигон спускал в унитаз, чтобы она не воняла? — дрожащим голосом спросила Ирка.

— Мне эта общая обиженность надоела. И то не то, и се — не сяк! — хмуро огрызнулся Вован. — Думай сама. Я водила. Мое дело крутить баранку.

Ирка выдохнула, поняв, что он прав. Чего она на Вована-то набросилась?

— Прости!

Вован мотнул головой.

— Да чего прощать-то? Короче, я скажу Хааре, что вы подумаете. Если чо — приеду и перевезу. Так? Ну покеда!

Оруженосец повернулся и покинул комнату. Было слышно, как этот лесной по духу человек, волей заблудившихся на карте страны родителей появившийся на свет в Москве, топает и кашляет в коридоре.