Виктория идет к скамейке, Амара следует за ней; ее очень трогает, когда Виктория обнимает ее за плечи.

— Такое удовольствие описать невозможно, — говорит она, хотя в прошлом ее это никогда не останавливало. — Он просто… идеален! А его тело! Это все равно что быть с Аполлоном.

Она вздыхает, и звук подозрительно напоминает стоны, которые Амара не раз слышала от нее в борделе.

— Не сходи с ума, хорошо? Я не могу допустить, чтобы ты привела сюда половину гладиаторов. Руфус тогда нас всех вышвырнет.

— Я люблю его! — пылко произносит Виктория. — Мне нет дела до остальных! Этой ночью я не пыталась переспать с кем-то еще.

— Уже любишь? Быстро, однако.

Виктория вздыхает.

— Это точно любовь, — говорит она. — Но «быстро» — это не то слово, которое я бы использовала.

И обе смеются, скорее даже гогочут. Руфуса такой разнузданный смех точно привел бы в дурное расположение духа, и Амара впервые за последние несколько недель чувствует себя легко и свободно.

— Надеюсь, я не помешал? — это Секунд, эконом Плиния, он стоит на краю сада.

— Нет. — Амара поднимается с места, смущенная тем, что ее застали в таком вульгарном виде, точно рабыню на Сатурналиях. — Конечно нет. Правда, я не ожидала тебя раньше полудня.

— Адмирал послал меня забрать вас. Дела в Мизене не могут ждать, поэтому он отплывает через час.

— Ох. — Амара теряется из-за того, что у нее теперь меньше времени на сборы, чем она планировала, и, что еще хуже, ей не удастся поговорить с Филосом наедине до отъезда. — Я просто собиралась…

Она обрывает фразу, но Секунд смотрит на нее, вскинув брови, и ждет, когда она закончит.

— Я просто собиралась дать указания моему… моему эконому.

— Если речь о том расторопном молодом человеке, которого я видел вчера вечером, — Секунд говорит медленно, глядя Амаре прямо в глаза, — я уверен, что ему не составит труда предугадать любое ваше желание. Но в любом случае у вас есть время передать ему инструкции. Нам необязательно отправляться сию же секунду.

— Конечно, ты прав, — отвечает Амара, отворачиваясь от него. — Спасибо.

* * *

Оказавшись в своих покоях, Амара обнаруживает, что Марта уже собрала ее вещи для отъезда и оставила все необходимое на диване. Амара роется в сумке, проверяя, положила ли служанка одежды, которые подарил Плиний. Не то чтобы она рассчитывает, что адмирал заметит это, но предпочитает быть готовой ко всему. Заново сложив платья, она слышит неизменно легкую походку Филоса, и тот факт, что он пошел на риск, чтобы попрощаться с ней, одновременно трогает ее и тревожит.

— Мой милый, — тихо говорит она. — Ты не должен приходить сюда.

Она оборачивается к своему любимому со взглядом, полным нежности, и слова замирают у нее на губах. В дверях стоит Секунд, свет падает у него за спиной, отчего лицо плохо видно.

— Ты не должен приходить сюда, — повторяет Амара, на этот раз резче, пытаясь сделать вид, что она с самого начала знала, кто это. — Это мои личные покои.

Секунд кланяется, не проронив ни слова, и выходит из комнаты.

Когда идут по улице к гавани, Секунд ничем не показывает, что в чем-то ее подозревает. Он безропотно несет багаж Амары и любезно улыбается каждый раз, когда она задает ему какой-нибудь вопрос о предстоящей неделе. Его поведение несколько притупляет ее страх, но Амара знает, что эконом адмирала слишком наблюдателен, чтобы не заметить проявление нежности, которое у нее вырвалось по глупости. Ей остается только надеяться, что он предпочтет держать подозрения при себе. В конце концов, Секунд Руфусу ничем не обязан.

За городскими стенами, когда дорога начинает спускаться под уклон к морю, Амара видит поджидающий их корабль. Его огромные паруса ослепительно сверкают в лучах солнца, а корпус судна выкрашен в красный цвет.

— У адмирала большой флот? — спрашивает Амара у Секунда.

— Пятьдесят кораблей, — отвечает он с гордостью в голосе. — Самый большой флот в империи. Вы увидите его, когда мы прибудем в Мизен.

Амара не отвечает, огорошенная перспективой ближайших нескольких дней. В Мизене она знает только двух человек: командующего флотом, который однозначно будет слишком поглощен делами, чтобы уделять ей много внимания, и Секунда, чье присутствие внушает ей значительное беспокойство. Она практически жалеет, что Руфус не едет с ней.

В доках квадрирема[13] успела привлечь небольшую группу любопытных, а помимо них еще двоих знакомых. Юлия и Ливия стоят у причала в компании слуги, нагруженного сумками. Амара с преувеличенной радостью приветствует их обеих.

— Как чудесно, — говорит Юлия, обнимая ее. — Я настояла, чтобы Плиний пригласил тебя, я только надеюсь, что ты не слишком соскучишься по Руфусу.

Заметив лукавый блеск в ее глазах, Амара догадывается: Юлия прекрасно знает, что это маловероятно.

— Надеюсь, этого не будет, — замечает Ливия, недовольно морща нос. — Страдания по мужчине совершенно невыносимы. Женщине всегда следует наслаждаться мгновениями свободы. И никакой тоски по заточению.

Для вдовы это скорее неподходящее замечание, но Юлия только смеется.

— Полагаю, на вилле в Мизене нам будет чем себя занять, — говорит она. — Это необычайное место. Боюсь, после него Помпеи покажутся тебе пресными.

— Дамы, если вы готовы, то прошу вас на борт.

Это не Плиний, а один из его моряков. Этот человек не имеет ничего общего с командой оборванцев на торговом корабле, на котором Амару привезли из Пирея в Путеолы. Напротив, он одет в форму личной гвардии императора.

— Спасибо, — говорит Юлия, в то время как Амара только смотрит на него во все глаза.

Подъем по деревянному трапу вызывает у Амары неприятные воспоминания, но, как только она оказывается на просторной светлой палубе, где ей ничто не угрожает, все мысли о путешествии в качестве груза испаряются.

— Как красиво, — выдыхает она. Моряк, который помог им подняться на борт, смеется.

— Враги Рима говорят нечто иное, когда наш красавец налетает на них со скоростью орла, — произносит он и отходит к Плинию, который, как теперь видит Амара, стоит на носу корабля и беседует с другим моряком. Даже с такого расстояния она отмечает, как сейчас он не похож на рассеянного ученого, каким Амара привыкла его видеть. Впервые Амара может представить, как он выглядел в свои молодые годы, большую часть из которых пробыл на военной службе в Германии.

— Когда я путешествую морем, то всегда думаю о моем отце, да пребывает его тень в мире и покое, — вздыхает Юлия, облокотившись о деревянные перила. Ливия присоединяется к своей тетке, кладет руку ей на плечи и гладит ее. Этот жест на удивление интимный, и Амара сразу же вспоминает прикосновения Филоса.

— Твой отец также был на службе у императора? — спрашивает Амара.