Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Скрывая свое смущение, Камилла вошла внутрь. Она бродила по комнатам и залам, рассматривая картины - в основном боевые сцены на суше и на море, – проводя руками по линиям и переплетениям мебели, любуясь видом на проезжую часть и внутренний двор, читая корешки книг в библиотеке. Каждая поверхность была безупречно чистой,каждая деталь тщательно уложена. И все же, несмотря на всю свою изысканность, это место было пустым и безрадостным. Ощущение было такое, будто там кто-то умер. Когда она почувствовала прикосновение Честера к своему плечу, то чуть не подпрыгнула от испуга.
‘Это твой новый дом, - сказал он.
- Она моргнула. - ‘Я ничего не понимаю. Когда мы вернемся в Баннерфилд?’
Честер обнял ее и поцеловал.
‘Ты подарила мне здорового сына, и это твоя награда. Никакой больше работы в поле. Ты будешь жить в этом городе, как герцогиня, со свободами, о которых не могла и мечтать в Баннерфилде. Я дам тебе слуг, и деньги, чтобы тратить, и свободу приходить и уходить, когда тебе заблагорассудится.’
Она заметила, что он все время говорит "Ты". - ‘Разве ты не остаешься?’
‘Я буду навещать тебя достаточно часто. Мои дела регулярно приводят меня в Новый Орлеан. У тебя не будет шанса скучать по мне слишком сильно.- Он улыбнулся; дрожь боли пульсировала между ног Камиллы. - Но Баннерфилд отнимает у меня большую часть времени.’
Она почти не слышала его. ‘А как же Исаак?’
‘Он, конечно, останется в Баннерфилде.- Честер выглядел удивленным вопросом. - Воздух в Новом Орлеане вреден для ребенка. Ему нужны воздух и пространство, чтобы бегать, и твердая рука отца, чтобы направлять его рост. Кроме того, я не хотел бы, чтобы этот город развращал его юный ум вредными идеями.’
Камилла прекрасно поняла, что он имел в виду. В Новом Орлеане черные и белые смешались, как нигде в стране. Цветовая линия была если и не совсем стерта, то по крайней мере размыта. Честер не хотел, чтобы Исаак рос в таком месте, где он мог бы думать, что черные и белые могут быть равны.
Он цветной мальчик, хотелось ей закричать. В нем столько же от меня, сколько и от тебя.
Но она знала, что если скажет это, Честер побьет ее. Он может даже убить ее. Он решил, что Исаак будет воспитан как белый ребенок, и не допустит ничего, что угрожало бы этой лжи. Без сомнения, именно поэтому он сослал ее в Новый Орлеан.
Ей хотелось свернуться калачиком и заплакать. Но Честер еще не закончил с ней.
- Пока ты здесь, ты будешь играть роль femme de couleur libre – свободной цветной женщины. Кроме того, я жду этого от тебя ... ах ... развлеките некоторых моих деловых партнеров. Гранвилл останется, чтобы присматривать за тобой. Если тебе будет угодно, я позволю тебе время от времени возвращаться в Баннерфилд, чтобы навестить Исаака.’
Что означало "развлекать", стало ясно на второй вечер их пребывания в Новом Орлеане, когда Честер устроил обед. Стол сверкал серебром и хрусталем; каждый слуга в доме был призван нести бесконечный парад вин и блюд. От непривычной еды, богатой и острой, у Камиллы скрутило живот. Было неправильно сидеть за столом, когда тебе прислуживают, как белой женщине. Она чувствовала себя одной из рыб на столе перед ней, вытащенной из воды, чтобы быть выпотрошенной, богато одетой и поданной другим мужчинам, чтобы насладиться.
Но она была не единственной цветной женщиной за столом. Все друзья Честера привезли с собой женщин разных оттенков - от нежной слоновой кости до темного кофе. Это были не рабыни - мужчины называли их "placées". Похоже, это означало нечто большее, чем наложница, но гораздо меньшее, чем жена.
Кем бы они ни были, женщины, похоже, чувствовали себя в своей тарелке. Они ели и пили с удовольствием, свободно смеялись и постоянно поддразнивали друг друга. Они говорили уверенно - о последних модах и танцах; о новостях из Парижа и Лондона; о политической ситуации в Вашингтоне и отношениях с Мексикой. В их компании Камилла чувствовала себя унылой и одеревеневшей. Ее кожа была слишком темной, манеры неискушенными, и ей нечего было сказать. Она уставилась в свою тарелку и ела слишком быстро.
Не все гости привезли с собой партнерш. Мужчина, сидевший рядом с Камиллой, пришел один. У него был высокий лоб и длинные бакенбарды, которые он сбрил до остроконечных точек в уголках рта. Она заметила, что его глаза никогда не оставались неподвижными, но метались по всему столу, как будто постоянно искали возможность.
‘Вы недавно приехали в Новый Орлеан?- спросил он Камиллу.
Она кивнула, стараясь не пролить суп на свое шелковое платье.
‘Меня зовут Франсуа, - представился он.
‘Вы работаете на Честера?- спросила она.
Франсуа улыбнулся. - ‘Я думаю, что каждый мужчина в этой комнате работает на Честера Мариона, в какой-то мере, - сказал он. - Богатство Честера - это великая река, и мы ухаживаем за полями, которые тянутся вдоль нее. Когда река настолько полна, что выходит из берегов, мы готовы принять ее разлив, а когда паводковые воды отступают, мы верим, что она оставит какие-то остаточные отложения, чтобы наши собственные состояния росли.’
‘Не думаю, что понимаю, - сказала Камилла.
Франсуа наклонился ближе. Его рука соскользнула со стола и легла ей на бедро.
- Позвольте мне объяснить. Вон тот мужчина с великолепной бородой? Его зовут Джексон, и он президент банка Нового Орлеана. Вы бы сказали, что он один из самых могущественных и влиятельных людей в городе. И все же он предоставил Честеру Мэриону кредит на сумму свыше двух миллионов долларов. Если Честер когда-нибудь объявит дефолт, его банку придет конец. Поэтому он должен дать Честеру все, что тот захочет, чтобы состояние Честера росло, а кредиты банка возвращались.’
Его рука скользнула еще выше по бедру Камиллы. Камилла сделала вид, что ничего не заметила.
- Или вон тот человек с острым подбородком и вытянутой мордой, как у бассета. Его зовут Шоу - он комиссионер ливерпульской судоходной компании. Если что-нибудь случится с поместьем Честера – если его поля загорятся, или урожай пропадет, или корабль, везущий хлопок на рынок, пойдет
