социально-психологическими явлениями, которые с необходимостью учитывали в своей деятельности. Духовенство специально обучалось подходу к социально-психологическому обслуживанию масс верующих. При обучении будущих иереев им излагали способы и задачи «назидания» верующих согласно представлениям об обязанностях христианина. Этим занималась не только и не столько церковная психология, сколько нравственное богословие и ряд других церковных дисциплин: об искусстве воздействия на массу верующих, об общении с верующими — индивидуальном и групповом, о массовых культовых действиях и др.

За какую же психологию стояла церковь? Ей была нужна психология, краеугольным камнем которой являлось христианское учение о душе человека. Это учение входило в число основных положений православной церкви и занимало одно из главных мест в системе христианского вероучения. Душа определялась как самостоятельное, самосознающее духовное начало человека, отображающее в своей природе природу самого бога. Она считалась бессмертной — временное земное существование души, связанной с телом, завершалось ее загробной жизнью в единении с богом, что объявлялось конечной целью бытия человека.

Из учения о душе церковью делались заключения, которые выражали социальный смысл христианства. Христианское учение о душе и ее бессмертии, о том, что душу после ее земной жизни ждут расплата за деяния, совершенные на земле, награда за добро и наказание за зло, освящало терпение и страдание на земле ради загробной жизни. Заслужить блаженство после смерти можно лишь выполняя христианские обязанности. Идеалы христианства — смирение, кротость, терпение — неустанно перечислялись церковью. Отсюда вытекали представления об обязанностях христианина по отношению к самому себе, ближним и властям.

Назначение человека, цели его и смысл жизни определялись его связью с богом, вечным стремлением к богу. Все реальные жизненные потребности человека рассматривались как второстепенные: религиозное сознание обусловливало пренебрежение земными делами, отказ от социальной активности.

Психология была для церкви средством укрепления и утверждения веры, позволяющим вероучение выдать за науку. В такой позиции церкви в полной мере проявлялось изначальное противоречие всякого богословия: с одной стороны, божественное откровение в вере не нуждалось в доказательствах бытия бога, а с другой — бытие Бога доказывалось с помощью научных приемов, которыми религии придавалась видимость научности.

Психология описывала «образ души человеческой, отражающий в себе образ божий, в коренных чертах его», указывала, «какое видоизменение или состояние души, какую черту или какой момент образа божия в себе представляет и как все они в сочетании отражают в себе целый состав его» (Авсенов, 1869, с. 24). В курсах опытной психологии (так называлась психология, предметом которой считались психические явления, представленные в опыте души: в отличие от нее предметом умозрительной психологии была божественная сущность души) каждый из разделов (о сознании, ощущениях, уме, чувствованиях, практической деятельности) выражал исходные позиции психологии, подчиняющейся системе религиозной философии и служащей ей. В разделе «практическая деятельность» утверждался тезис о способности человека определять себя и сообразовать свою деятельность с законами долга, вложенными в него богом, вести «образ деятельности, сообразней с высшими требованиями человеческой природы» (Чистович, 1876, с. 152). Представление о боге и отношении к нему составляло основание религиозного чувства человека, содержащего страх перед божественным правосудием, смирение от сознания своего ничтожества, трепет перед божьим величием, преданность воле божьей.

Предмет курса умозрительной психологии определялся как «сообразность и союз души с бесконечным», т. е. с богом. Союз этот рассматривался как общение души с богом, и задача умозрительной психологии состояла в том, чтобы научить человека общению с богом. Все построения умозрительной психологии вели к необходимости признать бессилие человека и всемогущество бога. «Такая немощь заставляет человека убедиться, что он не может помочь сам себе, возбуждает чувство нужды и желание высшей помощи для достижения святости» (Умозрительная психология., 1871, с. 123). Выводы же из такой психологии делались сугубо практические.

В Киевской духовной академии по распоряжению ректора Иннокентия были приняты специальные меры для внесения в курс психологии «жизненных» и «подвижных элементов» знания, их предлагалось всемерно использовать для подготовки священнослужителей к практической деятельности. Перед архимандритом Феофаном, выделенным в качестве специального наставника по психологии, была поставлена задача «поднять преподавание психологии до уровня европейской науки» и «вместе с тем сообщить преподаванию ее такое направление, которое бы, удовлетворяя общим научным требованиям, в то же время вполне соответствовало бы высоким целям и духу академического образования» (Авсенов, 1869, с. 3). Таким образом, воспитанники духовных академий получали психологическую подготовку, в которой сочеталась религиозно-философская теория, общие психологические знания, взятые, как правило, из иностранных учебников психологии, и ряд практических выводов и наставлений, пригодных будущим служителям церкви, отвечающим за благонадежность вверенных им душ, за поведение верующих.

Профессор Московской духовной академии протоиерей Ф. А. Голубинский писал: «Психология умозрительная как наука имеет особенную пользу в отношении практическом. Она открывает сильнейшие побуждения к исполнению обязанностей в отношении к богу, ближним и самому себе, мы возбуждаемся уважать в себе богоподобные законы и силы» (Умозрительная психология, 1871, с. 21–22). Отношение «к ближним» было обязательной частью курсов психологии, где предписывались нормы взаимоотношения людей, их поведения, диктуемые религией, также и отношения к вещам, к чужой и своей собственности. Главное же заключалось в том, что тут давалась определенная установка, внушалось, что избавления от «земного зла» человек должен ждать свыше. Религиозные установления, как и государственные законы, имеют, писал тот же протоиерей, «важную цену потому, что служат к укрощению и обузданию своеволия и приучают к чувству послушания и подчиненности, которое рано или поздно будет весьма необходимо» (там же, с. 122).

Верующих (речь, конечно, шла о рядовых прихожанах) согласно таким установкам психология позволяла учить, что при подчинении высшим приказам души телесные нужды «молчат и долгое время не беспокоят человека». Архимандрит Феофан в своих лекциях воспитанникам Киевской духовной академии говорил, что с помощью психологии человек приобретает «духовную самоуверенность и самостоятельность, уразумевает цену и назначение окружающих его вещей и воодушевляется предчувствием и надеждою вечной и блаженной жизни в боге», а практическая ее польза состоит в том, что «эта наука дает нам сильнейшее побуждение исполнять свои обязанности к богу, ближним и к себе самим» (Авсенов, 1869, с. 23).

Подобным же образом считал нужным использовать психологию и другой профессор Киевской духовной академии — П. А. Юркевич, стяжавший себе известность в шумном выступлении против Н. Г. Чернышевского.

Содержание курса нравственного богословия было многообразным и касалось форм общественного поведения человека, норм межличностных отношений. Поведение соотносилось с определенными психологическими характеристиками разных групп населения, например, чиновников, военных, купцов и т. д. Тут рассматривались потребности, побуждения и мотивация действий. Поучения опирались на тексты священного писания и отцов церкви, однако методически они были разработаны с учетом психологии тех, кому эти поучения предназначались.

Практические выводы, которые