считалки.

– Доктор Доу.

Муниш усмехнулся.

– Крайне настырный джентльмен, – заметил он. – Что ему было нужно?

– Главное не то, что ему было нужно, а то, что ему все известно.

– Он появился сам? Или в сопровождении полиции?

– С ним был мальчишка.

Муниш на миг задумался, после чего сказал:

– Вероятно, это был юный Джаспер – племянник доктора, сирота. Сын Роджера и Сирении Трэверс, погибших во время крушения дирижабля «Гринроу».

– Но откуда вы столько знаете об этом докторе и его мальчишке?

Муниш выдержал паузу, бросив короткий взгляд туда, где сидел человек под полотнищем, после чего произнес нечто невнятное. Профессор Грант разобрал лишь: «врага» и «лицо».

– В любом случае, – продолжил Малкольм Муниш уже разборчивее, – если с ними не было полиции, это добрый знак. Хотя, стоит отметить, сейчас синемундирникам и без нас есть, чем заняться.

Профессор Грант нахмурился.

– О чем вы говорите? Вы что-то знаете о делах полиции?

– Лишь то, что в данное время в городе происходят кое-какие события, которые требуют всего внимания господ из Дома-с-синей-крышей. Пока что нам этих уважаемых господ опасаться не стоит. Я успею…

– Что вы успеете? – спросил глава кафедры Ботаники, начиная закипать. – Вам не кажется, будьте вы прокляты с вашими тайнами, Муниш, что пришло время все мне рассказать? Дело в вашем эксперименте? Это как-то связано с содержимым Зеленого чемодана?

Профессор Грант тут же пожалел о своих словах. Неожиданно для себя он сказал то, что говорить не собирался, при этом он выдал, что знает… нет, не тайну этого человека – лишь факт наличия у него тайны.

Однажды глава кафедры Ботаники нечаянно подслушал разговор Муниша с его ассистентом (или дворецким, или адъютантом, или… кем он там ему приходится?) Триберном – они говорили о некоем Зеленом чемодане. Тогда Муниш сказал то, что навсегда лишило профессора Гранта покоя: мол, содержимое упомянутого чемодана изменит мир. Муниш вкладывал в свои слова такую страсть, что профессор Грант испугался и зарекся когда-либо поднимать данную тему. И вот, он признался, что ему, будто через крошечную замочную скважину в чердачный сундук, удалось заглянуть в помыслы Муниша.

Глава кафедры Ботаники замер, со страхом ожидая реакции этого безумного человека.

Но тот, в свойственной ему манере, лишь с безразличием пожал плечами.

– Вы принесли образец? Надеюсь, ваш побег из лавки мистера Финикуса не помешал вам сделать то, о чем я вас просил.

«Ну, разумеется, – разъяренно подумал Грант. – Его волнует лишь эксперимент. Его странный непонятный эксперимент. И ему нет дела, если меня схватят или разоблачат! Я тоже – всего лишь шестеренка в его планах…»

Но вслух он произнес другое:

– Конечно же, я принес образец. Вы понимаете, как я рискую, появляясь в доме у канала? Что будет, если они узнают, что я жив?

– Полагаю, у них появится к вам множество вопросов, – сказал профессор Муниш. – Положите образец вот сюда, будьте так добры. – Он не глядя указал на плоский стеклянный сосуд на столе. – В тот, который подписан: «№ 177-4». Я займусь им сразу как закончу с «№ 177-3».

Профессор Грант открыл свой чемоданчик и переложил взятый у Карниворум Гротум образец в сосуд.

Муниш раздраженно поцокал языком.

– Омертвление тканей… снова… споры карницинии не помогли ему прижиться… Но с другой стороны… привитый экземпляр прожил почти три секунды. Вопрос только в том, как сделать процесс перманентным, как избежать отторжения…

Профессор Грант ничего не понял. Кроме того, что работа Муниша заключается в какой-то пересадке и прививке. Но что и куда тот собирается пересаживать и прививать, осталось загадкой.

Муниш убрал с предметного столика микроскопа не оправдавший его ожиданий образец и заменил его тем, который принес профессор Грант.

– Полагаю, вам будет лестно услышать, что ваш «быстрорастущий плющ» помог мне сбежать, – сказал Грант.

Если Мунишу и было лестно, он этого не показал – кажется, его занимало лишь происходящее под линзами микроскопа. Он легонько крутанул винт кремальера и пробубнил:

– О, я предчувствую потенциал этого образца… Полагаю, именно он облегчит для меня сепарацию…

– О чем вы? – спросил профессор Грант. – Какая еще сепарация? Вы ведь только что говорили о прививке. Это полярно противоположные процедуры…

– Верно. Но лишь для человека, который не видит картину в целом.

Глава кафедры Ботаники скрипнул зубами.

– Сколько вы еще намерены держать меня в неведении, Муниш? Вам не кажется, что слишком долго вы пользовались моей… благосклонностью?! Не задавая вопросов, я исполнял все ваши сумасшедшие требования, а вы – вы! – тем временем явно забыли о нашей совместной работе. Вам напомнить ваши же собственные обещания?! Вы убеждали меня, что отыщете причину болезни растений и что поможете найти лекарство, а между тем ни выяснение причин, ни поиск лекарственного средства не сдвинулись ни на дюйм…

Муниш на эти обвинения даже не пожал плечами. Лишь ровным спокойным голосом сказал:

– Я близок к изобретению лекарства и знаю, что стало причиной болезни.

Профессор Грант не поверил своим ушам.

– Что? Но откуда?

С видом крайнего утомления от того, что его отрывают от по-настоящему важного дела ради каких-то излишних разъяснений, Муниш оторвался от микроскопа и кивнул на стеклянный короб-флорариум, стоящий на столе.

– Взгляните.

Профессор Грант, не скрывая раздражения, подошел и склонился над стеклянным коробом. Внутри находился горшок с карликовой Дионеей Рубидум. С виду в мухоловке не было ничего необычного – она изогнула стебель и опустила бутон-ловушку, кокетливо прикрыв его листьями, словно стесняясь. Профессор знал, что растение притворяется. Мухоловки этого вида именно так и охотятся: прикидываются спящими, прячут ловушку от неосторожной жертвы, после чего набрасываются на нее, стоит ей проявить беспечность и подойти достаточно близко.

– Что я должен увидеть?

– Терпение. Немного терпения, профессор.

Муниш открутил вентиль на одной из подведенных к коробу труб. Раздалось едва слышное шипение, и флорариум мгновенно заполнился густым молочно-белым дымом. Достав из жилетного кармана серебряные часы, Муниш принялся наблюдать за ходом стрелок. Спустя тягучие две минуты, он повернул вентиль на другой трубе, и облако сперва утратило плотность, а после и вовсе покинуло короб, с легким хлопком всосавшись в нее.

Мухоловка больше не прикидывалась. Ее стебель распрямился, а по обнажившемуся бутону и по листьям прошли ритмичные судороги. В какой-то момент ловушка раскрылась, и из нее потек густой желтый гной…

Все закончилось меньше, чем за