— Я позвоню тебе вечером?

— Конечно. — Я поцеловала его, потом вспомнила, кто смотрит на нас, и решила отложить самые нежные поцелуи на потом. — Тогда и поговорим.

Джарит собрал свои вещи, раскиданные по всей спальне. Однако выходя из квартиры он угодил прямо в ласковые руки телохранителей матери, двух Демонов, томившихся за дверью. Пока они деловито обыскивали его, он бросил на меня удивленный взгляд.

Извини, подумала я. Она танцовщица, звезда балета. Они просто стараются. Боюсь, объяснение вышло не слишком убедительным. При том, что танцовщица из матери действительно неплохая, к звездам она не относится.

Да и звезд, боюсь, охраняют не так тщательно.

Подлинную причину обыска я от Джарита скрыла. Дело в том, что не один «друг семьи» пытался вынести голофильм или аудиопленку с записями нашей семейной жизни, за что на черном рынке масс-медиа предлагались фантастические суммы. Однако объяснив это, пришлось бы объяснять также почему, а мне не хотелось открывать Джариту, что я рон.

Когда Кердж выберет наконец наследника, этому человеку придется провести остаток жизни так, как живут сейчас сам Кердж, моя тетка и мои родители — день и ночь под охраной. Я не хотела торопить с этим ни Керджа, ни Ассамблею. Возможно, настанет день, когда у меня не будет другого выхода, однако пока я только старалась вести себя так, чтобы никто не подумал, что я предпочту быть убитой, только бы не терпеть при себе охрану.

— Все в порядке. — Старший телохранитель поклонился Джариту. — Вы можете идти.

Джарит уставился на него, пораженный не столько обыском, сколько поклоном. Потом улыбнулся мне.

— Увидимся вечером?

Я кивнула:

— До вечера.

Когда он ушел, я вернулась к бару и налила себе пива.

— Хочешь? — предложила я матери.

— Нет, спасибо. — Она тряхнула головой, отчего масса ее волос всколыхнулась золотой волной. Отсвет от колец играл на ее золотой коже.

Как у Керджа. И глаза у нее были такие же, как у него под внутренними веками: золотые белки и черные зрачки. Она не унаследовала от деда внутренних век, но за этим исключением они с Керджем походили больше на близнецов, чем на сына и мать.

Но там, где Кердж был тверд, мама была нежна. Мне отчаянно хотелось броситься к ней, прижаться головой к ее коленям, как я часто делала в детстве, ища у нее утешения. Только я давно уже выросла, так что отвыкла бегать к ней каждый раз, как разобью коленку.

— Что ты делаешь в этих краях? — спросила я.

Она улыбнулась:

— Ну, мне случилось заглянуть на Форшир, вот я и подумала…

— Мама. — Я стукнула стаканом по стойке. — У тебя ведь нет никакого повода находиться сейчас на Форшире. Так зачем ты здесь?

Она подошла к бару и села в одно из высоких кресел у стойки. При росте в сто восемьдесят сантиметров она была выше меня, выше всех моих сестер, одного роста с отцом. Она говорила тем мягким тоном, который в детстве всегда отгонял мои ночные страхи.

— Кердж сказал мне про Рекса. Мне жаль.

Я провела пальцем по краю стакана:

— Он сам выбрал профессию Демона. Он знал, на что идет.

— Соскони. Я не Кердж.

Я посмотрела на нее:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты переживаешь. Я это чувствую.

— Это сугубо личное. Давай не будем об этом.

— Ладно. — Она бросила на меня хорошо знакомый осторожный взгляд. Он означал, что она ищет тему разговора, которая не заденет меня больно. Чем старше я становилась, тем чаще замечала у нее этот взгляд.

— Твой друг Джарит очень мил, — сказала она наконец.

Я пожала плечами:

— Мне тоже так кажется.

«Правда немного юн», — добавила она про себя.

«Оставь его в покое», — мама.

«Соскони, я ведь не враг тебе».

«Блок!» — подумала я. Псимвол замигал, унося прочь ее беспокойство.

Мать прикусила губу. Она ничего больше не говорила, только смотрела на меня. Я нахмурилась и налила себе еще пива. Потом вышла из-за стойки и уселась на диване. Мать подошла и села в кресло напротив. Она казалась сошедшей с картины мастера — воплощение красоты, золотая женщина с золотыми волосами, рассыпавшимися по креслу. Интересно, подумала я, она хоть отдаленно представляет себе, как тяжело быть ее дочерью.

— На что это похоже? — спросила я.

— Что «это»? — улыбнулась она.

— Быть любимой всеми, кто попадается на твоем пути.

Недоверие. Оно накатывало на меня волнами.

— С чего ты решила, что я любима всеми, кого встречаю?

— А разве нет?

— Нет.

Я вздохнула:

— Могу я задать тебе вопрос личного характера?

— А тебе не кажется, что это отдает двойным стандартом?

Я застыла:

— Хорошо. Не бери в голову.

— Соскони. — Она развела руки. — Давай, спрашивай.

— На что похоже быть любимой роном?

Перемена в ее лице впечатляла, хоть была и невелика. Я и не представляла, как напряженно она себя ощущала на протяжении нашего разговора, пока не увидела, как эта напряженность покидает ее.

— Твой отец дополняет меня до законченного целого, — мягко сказала она.

— Заполняет меня всю.

— А в смысле секса?

Она чуть покраснела:

— Мне кажется, на сегодня личных вопросов хватит.

— Извини.

Уголки ее рта чуть заметно приподнялись.

— Давай скажем так: иметь десять детей было легко.

«Можно спросить у тебя еще одну вещь?» — подумала я.

Она улыбнулась. «Смотря какую».

«Это касается Керджа».

Она снова напряглась. «Что тебя интересует?»

«Это, правда, был несчастный случай?»

«Какой несчастный случай? — Ее возбуждение билось о мое сознание. — Как я могу говорить с тобой, Соскони, если ты недоговариваешь?»

«Смерть деда, — подумала я. — Это, правда, был несчастный случай?»

Мать почти выпрыгнула из кресла точно пружина, которую согнули так сильно, что та вырвалась из гнезда. Она подошла к окну и выглянула на улицу.

— Разумеется, это был несчастный случай.

— Кердж должен был знать, что может перегрузить канал связи, — это случилось пятьдесят пять лет назад. Теперь он был одним из трех умов, питавших энергией Сколи-Сеть: Кердж, моя тетка и мой отец. Кулак, Ум и Сердце Сети. То, что эти три ума так отличались друг от друга, не было простой случайностью. Если три этих ума будут слишком похожи, это может вызвать резонанс, приводящий, в свою очередь, к разрушению Сети.