Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стоило, конечно, и напиток для приличия пригубить, и на «анжарскую польку» с Вейном согласиться. Тем более, что рабовладелец сжалился и дал добро. И какого гхарра я опять к Рэдхэйвену потопала?
– Ты Вейна не видела? – спросила у Килиры, тяжело дыша после припадочного танца.
– Видела, Эв, но…
– Где?
– В магистерском корпусе, он шел к статуе Имиры, – повела плечом Кили, и я сделала резкий разворот в указанном направлении. – Слушай, ты бы не…
Я стремительно удалялась от Килиры, шурша юбкой по холодному полу. И наконец пышное сияние праздничного зала сменилось темнотой и тишиной.
Кому придет в голову шататься по учебным корпусам, когда в главном проходит Бал Варховых даров? Только «зануде Ламберт». Кому ж еще?
Диккинс обронил еще на первом курсе, что абы с кем к статуе Имиры никогда не пойдет. Что готов бродить по коридорам «одиноким грикхом» и ждать «ту самую крикетку» столько, сколько нужно. Ухмыльнулся тогда и щелкнул меня по носу. Но в голове крутилось какое-то плетение, и я не стала уточнять, о ком речь.
Позже поняла, конечно. А в этом году он открыто сказал, что будет терпеливо ждать за статуей Имиры меня. Фигурально. Образно. Имея в виду мою готовность к… «самым разным смыслам» и всему такому.
И я вроде как почти приготовилась. Смирилась с неизбежным. Даже собиралась туда с ним пойти – не образно, а прямо по-настоящему. Ногами.
А вдруг Ровейн и правда стоит в том темном коридоре, как «одинокий грикх», и отмораживает себе все, что на улице не успел? Ждет глупую крикетку, решившую записаться в вечные теоретички?
Далеко позади раздавались еще чьи-то гулкие, тяжелые шаги, словно по коридору шло двое или трое мужчин. Они переговаривались, и мне вновь померещился голос Рэдхэйвена. Но это обычное дело. Он мне все время мерещится.
До статуи Имиры оставалось несколько метров, но я уже отсюда приметила силуэт. Необычный, о четырех ногах и примерно с таким же количеством рук, диковинно переплетенных. Сердце испуганно трепыхнулось, но забилось вновь. Это вовсе не очередная тварь изнанки с извилистыми щупальцами. Просто парочка, решившая пообниматься.
Из-за светлых волос, торчащих во все стороны, так сразу было и не понять, где Вейн, а где Элодия. Но сделав еще несколько шагов и хорошенько проморгавшись в коридорном мраке, я нашла выдающиеся плечи. Они были слева и по ним ползали ноготки Элодии, легонько поцарапывая.
Сам Диккинс зажимал ее в углу, шерудил лапой под юбкой и… старательно облизывал ее ухо. Фу. Брр! Кошмар какой.
Я как-то резко замерзла, вернувшись к состоянию «до бешеного танца с Рэдхэйвеном». Выдохнула, продолжая глазеть на самозабвенно жмурящуюся парочку. Ноги хотели бежать, но изумленный теоретик внутри меня жаждал быть замеченным. Чтобы ему все объяснили. Чтобы дали хоть немножко фактов для новых выводов.
Те, что напрашивались сами собой, мне не нравились. Выходит, Вейн не дождался за статуей Имиры меня. Ни образно, ни по-настоящему.
Мой средненький принц умудрился мне изменить. Не то чтобы сильно. Как-никак, это просто ухо. Мне Фидж его постоянно языком по утрам полирует – гадость редкостная. Ощущение, будто уснул в ведре с улитками.
И не сказать, что я умирала от гнева. Во всяком случае, пока. По сравнению с прочими это потрясение было крошечным и почти не пошатнуло мой привычный мир. Может, потому, что Рэдхэйвен его уже до состояния магической пыли низвел, бесцеремонно потоптавшись на планах и мечтах.
Очередной пинок от богов воспринимался как дурацкая насмешка. Словно ты по легкомыслию спросил у судьбы: разве может быть хуже? Да куда еще больше-то? А она, такая дотошная, решила тебе показать. «Ну, допустим, вот сюда».
В общем, измена получилась средненькой. На троечку. В конце концов, мы ведь ничего друг другу не обещали. И в верности не клялись.
Вейн заерзал под моим взглядом, въедающимся в его плечи. Дернулся, обернулся и медленно выпутался из рук мисс Хаммер. Счастливой и победоносно сияющей.
Сам Диккинс не сиял и вместе со мной мечтал провалиться в адову бездну. То есть не вместе, а по отдельности: ему в свою бездну, мне – в свою. Нечего нам с ним теперь делить.
Элодия ухмылялась, источая светящимся лицом превосходство. Даже слюни с уха не спешила вытереть, демонстрируя мокрую кожу как вархов трофей. Она, в отличие от меня, сделала решительный шаг прочь от квадратных туфель и «квахаров».
Вейн осторожно отстранился от нее. Но джентльменский набор средне-положительных качеств не позволил ему отпрыгнуть от объекта облизывания на два метра и притвориться случайным свидетелем чьего-то позора.
– Эв… – он сглотнул, продолжая раздирать меня отчаянным взглядом.
Пожала замерзшим плечом: ну как так-то? Было не насмерть больно, но обидно. Пакостно. На языке горчило, глаза наполнялись слезами.
Я ведь еще надеялась разобраться с рабским контрактом. Или лазейку найти, или заставить Рэдхэйвена самого от меня отказаться. Вот ради Вейна, между прочим. И ради себя, само собой.
Смотреть друг на друга и дальше было глупо, и я, решительно оттолкнувшись от пола, понеслась в обратную сторону. Бежала, впрочем, недолго. Уже через пять или шесть размашистых шагов влетела в твердое нечто, обтянутое черно-золотой тканью. Глаз уловил сверкающий эполет, и я зажмурилась. Гадство!
– Мисс Ламберт? – прохрипели над самой макушкой, пока мои слезы бессовестно размазывались по чужой нарядной одежде.
Спасу от него нет. Я проклятого магистра скоро по запаху узнавать начну. Да что там… уже начала. Он накрепко въелся мне под кожу за время танца и обещал пробыть со мной минимум до рассвета.
– Прошу прощения, сир Рэдхэйвен… – я отлепилась от мужчины. – Я сегодня сама неуклюжесть.
Позади моего рабовладельца виднелась фигура Керроу. На загадочных лицах читалось, что шли они в кабинет ректора – побаловаться дымными камешками и за бокальчиком анжарского добба повспоминать академическую юность.
Красноречиво шмыгнув носом, я протерла щеки и обошла Рэдхэйвена. Кивнула Керроу, задрала подбородок и шатающейся походкой поплелась к переходу в спальное крыло.
Завернула за угол, облокотилась на холодную стену и тяжело вздохнула. Фуххх! Мысленно прокляла всех, кто остался в коридоре. Кроме красавца ректора, он Рисску за дело отругал. Это ж надо было додуматься. И, главное, без меня!
Желания вернуться на бал внутри не нашлось. Горло распирало рвущимся хрипом, в груди что-то рвано булькало. Пришлось с прискорбием сознаться себе: я вот-вот разревусь по-настоящему.
