Сегодня утром в кустах перед входом в шахту я обнаружил множество клочков шерсти, и один из них был запачкан кровью. Здравый смысл, конечно, подсказал мне, что овце, забредшей в эти скалы, не трудно пораниться, и все-таки это багровое пятнышко меня потрясло. Я даже в ужасе попятился от старой римской арки, а снова заглянув в черную глубину, словно почувствовал зловонное дыхание. Может ли такое быть, что там действительно скрывается некое ужасное безымянное существо? Будь я вполне здоров, подобная мысль не пришла бы мне в голову, но, когда человек болен, у него расшатываются нервы и разыгрывается фантазия. На минуту моя решимость ослабла, и я готов был оставить тайну старого туннеля, если таковая существует, нерешенной. Но теперь ко мне возвратилось прежнее любопытство, нервы мои окрепли, и завтра я наверняка сумею глубже вникнуть в это дело.

22 апреля. Постараюсь как можно точнее описать те невероятные события, которые произошли со мной вчера. После полудня я покинул ферму и направился к Синему Джону. Когда заглянул вглубь шахты, мои опасения, вынужден признаться, вернулись, и я пожалел о том, что не взял с собой попутчика. Наконец, собравшись с духом, я зажег свечу, пробрался сквозь колючий кустарник и стал углубляться в штольню.

Первые пятьдесят футов пути пол, забросанный битым камнем, уходил вниз под острым углом. Далее тянулся длинный прямой проход, прорубленный в монолитной скале. Я не геолог, однако заметил, что стены и своды этого туннеля образованы породой более твердой, чем известняк. Я даже различил следы древних орудий – такие четкие, будто римляне оставили их вчера. Итак, я шел, спотыкаясь, по этому древнему коридору в дрожащем круге слабого свечного пламени, благодаря которому тени казались еще чернее и страшнее. Наконец я достиг места, где римская штольня входила в большую пещеру, проделанную водой. Это был огромный зал, весь в сосульках известковых отложений. Отсюда спускалось в глубь горы несколько извилистых проходов, промытых подземными потоками. Я остановился, не зная, вернуться ли мне или отважиться войти в этот опасный лабиринт. Вдруг мой взгляд упал на деталь, привлекшую мое внимание.

Пол большей части пещеры был усыпан крупными камнями и кусками известняковой корки, но здесь с высокого свода на землю капала жидкость, отчего образовалась лужа мягкой грязи. В самой середине этого пятна была огромная вмятина неправильной формы, как будто сюда упал обломок скалы. Но никакого обломка или чего-то другого, что могло бы оставить такой отпечаток, поблизости не оказалось. Если бы здесь прошло какое-либо животное, следы получились бы гораздо меньше, зато их было бы больше: ничьи ноги не сумели бы пересечь такую лужу, не наступив в нее несколько раз. Я присел, чтобы рассмотреть необычный отпечаток, а поднявшись, вгляделся в окружавшую меня темноту. Надо признаться, мое сердце пренеприятно сжалось и свеча задрожала в вытянутой руке.

Однако нервы мои скоро успокоились. Я понял, как это было нелепо принять огромное бесформенное пятно за след какого-либо известного нам животного. Даже слоновья нога не оставила бы такой вмятины. Посему я решил, что неразумные страхи не должны препятствовать моему исследованию. Прежде чем идти дальше, я хорошенько запомнил примечательную форму выступа в скале, чтобы на обратном пути не пропустить вход в римскую шахту. Эта предосторожность была отнюдь не лишней, поскольку просторная пещера пересекалась несколькими коридорами. Проверив, достаточно ли у меня свечей и спичек, я осторожно зашагал дальше по неровной каменистой поверхности.

Теперь мой рассказ приближается к моменту неожиданной катастрофы. Увидев, что мой путь пересекает ручей футов двадцати шириной, я прошел немного в сторону, пытаясь отыскать место, где можно было бы перейти его, не замочив ног. Наконец я увидел плоский булыжник, лежащий на середине русла. С берега я мог на него наступить. К несчастью, оказалось, что у основания он подточен течением и потому неустойчив. Стоило мне перенести на камень свой вес, он перевернулся, и я упал в ледяную воду. Свеча погасла, погрузив меня в совершенно беспросветную темноту.

Не без труда поднявшись на ноги, я не сразу ощутил тревогу. Поначалу это приключение даже казалось мне забавным. Искать выпавшую из рук свечу не имело смысла, но это меня не огорчило: в кармане было еще две. Достав одну, я взял спички и только тогда осознал ужас своего положения: весь коробок промок, и, значит, я остался без света.

Холодная рука словно схватила меня за сердце. Непроглядная тьма внушала ужас. Хотелось дотронуться до лица, чтобы, ощутив твердость собственного тела, убедиться, что не все растворилось в этой черноте. Несколько секунд простояв неподвижно, я большим усилием воли успокоил себя и попытался мысленно нарисовать карту пещеры, какой ее видел, пока свеча еще не погасла. Увы! Те приметы, которые сохранил в своей памяти, располагались слишком высоко, и нащупать их я не мог, но, помня расположение скал, все же надеялся выйти к римскому туннелю. Очень медленно, постоянно натыкаясь на камни, я двинулся на поиски своего спасения.

Очень скоро, однако, я понял, что они безнадежны. В черной бархатистой темноте совершенно невозможно было ориентироваться. Не проделав и двенадцати шагов, я перестал понимать, где нахожусь. Ручей выдавал себя журчанием – единственным звуком, нарушавшим тишину пещеры, но, едва отойдя от его берега, я тут же потерялся. Найти выход из этого известнякового лабиринта оказалось задачей невыполнимой.

Сев на камень, я стал размышлять о своем несчастном положении. Рассчитывать на то, что меня будут здесь искать, не приходилось, ведь я никому не говорил о своем намерении исследовать штольню Синего Джона. Значит, приходилось полагаться только на себя. Надежда была одна: со временем спички могли просохнуть. Упав в ручей, я вымок не весь, а только наполовину: левое плечо осталось сухим. Я сунул коробок под мышку, чтобы теплом своего тела защитить его от влажного воздуха пещеры, но даже так мог получить свет только через много часов. Ну а пока приходилось ждать.

К счастью, уходя с фермы, я положил в карман несколько печений, которые теперь проглотил, запив пригоршней воды из проклятого ручья – источника всех моих бед, потом отыскал удобное место среди скал, где можно было, прислонившись спиной к стене, вытянуть ноги. Усевшись там, я стал ждать. Было ужасно сыро и холодно, но я утешал себя тем, что современная наука предписывает при моей болезни во всякую погоду открывать окна и совершать прогулки. Постепенно монотонное журчание ручья и абсолютная темнота убаюкали меня, и я забылся неспокойным сном.

Как долго я проспал, не знаю: может быть, час, может быть, несколько часов, – но вдруг выпрямился на своем каменном кресле, ощущая, как задрожал каждый нерв и обострились все чувства. Несомненно, я услышал какой-то звук. Его невозможно было перепутать с журчанием воды. Он уже стих, но продолжал отдаваться эхом в моих ушах. Может, это люди, пришедшие меня искать? Они, конечно, стали бы кричать. Но тот шум, который меня разбудил, при всей своей невнятности очень отличался от человеческого голоса. Сердце мое усиленно забилось, я едва отваживался дышать.

Вот он повторился – этот звук. И еще раз. А теперь зазвучал непрерывно. Это были шаги – да, несомненно, шаги живого существа. Но какие! Казалось, что рыхлые, как губка, ноги переносят огромный вес, издавая неясное и в то же время оглушительное шуршание. В кромешной темноте животное двигалось размеренно и решительно, причем, вне всякого сомнения, приближалось ко мне. Кожа моя похолодела, волосы поднялись дыбом. Прислушиваясь к размеренной тяжелой поступи, я понимал: если это существо передвигается так быстро, значит, оно видит в темноте. Я припал к камню, на котором сидел, постаравшись с ним слиться. Шаги все приближались, потом вдруг остановились, и тогда я услышал громкое хлюпанье и бульканье: животное пило воду из ручья, затем, после непродолжительной тишины, принялось оглушительно втягивать носом воздух и энергично фыркать. Неужели почуяло мой запах? Собственные мои ноздри наполнились мерзким ядовитым зловонием. Я снова услышал шаги: неведомое существо перешло на мою сторону ручья. Всего в нескольких ярдах от того места, где я был, захрустели камни. Затаив дыхание, я вжался в скалу, и шаги стали удаляться. По всплеску я понял, что животное перешло ручей: удалилось туда, откуда пришло, – и шум затих.