могла с собой поделать, хоть и мысль, что пора уже взрослеть, мелькала где-то на задворках сознания.

17:00. Если я умираю, хочу, чтобы мне сообщили прямо… Температура снова подскочила до 38. Так я никогда не болела! Горло – как раскаленная сковородка, голова чугунная, нос не дышит, даже на другой бок перевернуться сил нет.

20:00. Кажется, полегчало. Мама и бабушка все это время приносили мне еду в комнату, папа целый мешок сладостей купил. Таня вслух читала (толку, правда, никакого, я не вслушивалась). Даже дедушка нашел в себе силы посидеть со мной пару часиков.

Хоть я и была почти в бреду, все же ужаснулась, как изменился дедушка. Мощный, сильный, здоровый мужчина иссох. Кажется, подуй на него – он разлетится, как сухой песок. Лихорадка усилила все мои переживания, и, когда дедушка ушел, я заплакала, уткнувшись в подушку.

Снова закончились силы. Лягу.

Июль, 12

Что только что случилось!

Впервые за последние дни я проснулась не от жара и не от заложенного носа, а от того, что почти выспалась. Температура спала до 37,5. Пижама промокла, как будто я бегала под дождем: за ночь сильно вспотела. Волосы слиплись, я не мыла их уже неделю. Вот она – ничем не прикрытая прелесть выздоровления!

В мокрой пижаме было прохладно даже под одеялом, я позвала маму, но горло так саднило, что ничего, кроме писка, не получалось выдавить. Попыталась встать, но за пять дней ноги совсем забыли о своих прямых обязанностях, и я не упала только потому, что схватилась за стул.

Дверь открылась, в комнату вошел Алекс. Я ужасно растерялась.

– У тебя все хорошо? Я услышал шум, решил проверить.

Я смотрела на него, а он глядел равнодушно, словно и не целовал меня рядом с этой дверью. А еще ни разу не навестил меня. В периоды, когда температура спадала, это понимание ранило меня, но потом я поняла, что он просто не хочет вызывать лишние подозрения. Конечно, он осознает, сколько трудностей у меня будет, если родители все узнают!

– Позови маму или папу, пожалуйста. Мне нехорошо.

Он подошел и помог вернуться на кровать. Я оперлась на его руку, вспомнила, как он водил большим пальцем по моему запястью и почувствовала, что жар возвращается. А еще вдруг поняла, что с высоты своего роста он видит мою грязную макушку. Ну за что?!

Алекс громко позвал маму, потом шепнул мне на ухо: «Выздоравливай!» – и вышел.

Мама пришла, потрогала лоб, дала лекарство, помогла переодеть пижаму. Я просила ее лечь со мной и уснула в маминых теплых объятиях. Давно у нас такого не было. Жалко, что их отпуск заканчивается.

19:00. Стало легче. Проснулась, а на тумбочке рядом с кроватью стоит букет диких ромашек. Губы сразу же растянулись в улыбке. Кое-как дотянулась до записки:

«Рад, что ты проснулась. Я нашел ромашковое поле недалеко от дома. Как только выздоровеешь, обязательно прогуляемся там». Без подписи, но и так все ясно. Мамочки!

Июль, 14

Наконец-то отпустило окончательно. Сопли и кашель никуда не делись, но жить можно.

Алекс уехал на пару дней в другой город встретиться с друзьями. А мне так хотелось снова увидеть его. Все думаю и думаю о поцелуе, о ромашках, о любви.

15:00. Пробовала читать «ГНВ», но невозможно! В голове маячит лицо Алекса с глубокими черными глазами, перекрывая текст.

Июль, 15

Дедушке совсем плохо. Папа с мамой повезли его в больницу, мы с сестрами собрались у меня в комнате. Сидим на кровати и молчим.

17:50. Родители вернулись. Папа мрачный, мама расстроенная. Оба неразговорчивые.

23:30. У дедушки гангрена, и ему, возможно, будут отнимать ногу. Бедный мой дедушка! Я не смогла сдержать слез, когда узнала.

Родители ищут сиделку и продлевают отпуск.

Июль, 16

Вернулся Алекс. Мы кивнули друг другу в коридоре.

А дедушке завтра после полудня отрезают ногу. Боже, была еще надежда, что обойдется… Никак не могу поверить.

15:00. Только что звонила дедушке. Кое-как сдержала слезы. Папа строго сказал: «Не смей плакать, лучше ободряй. Ему тяжелее, чем тебе». Дедушка молодец, держится, даже шутит. Не показывает страха, но я слышу его в дедушкином голосе.

Словами не передать то, что происходит в нашей семье.

Июль, 17

13:00. Дедушку увезли на операцию. Мы все сидим как окаменелые в гостиной. Ждем. Каждое тиканье часов – каждая минута – будто дает щелбан по одному и тому же месту, под конец уже невыносимо.

18:00. Позвонили… Операция прошла успешно, но у дедушки больше нет ноги.

Родители сходили его проведать. Мама вернулась с красными и опухшими глазами. Папа злится от безысходности.

Июль, 18

Папа мрачный. Бабушка и Таня целыми днями плачут. Не так, что из комнат не выходят, а просто между делом. Готовят завтрак, вроде разговаривают спокойно, а потом вдруг бабушка всхлипывает: «Как там мой дорогой?!» И Таня тоже начинает плакать. Или гуляем мы с Таней по пляжу, а она вдруг скажет: «Как же я сочувствую дедуле!» – и утирает слезы ладонью. Мама старается всех поддерживать. Обязанности по дому она взяла на себя. Бабушка много спит из-за успокоительных. Дмитрий Сергеевич старается помочь родителям дружеским участием, он договорился со знакомым врачом в больнице, чтобы дедушке дали хорошую палату. Алекс в основном молчит, днем уходит куда-то, вечером за ужином я иногда ловлю на себе взгляд его черных глаз и начинаю волноваться, но сил на внутренний взрыв нет. И на любовь нет.

15:20. Сбежала из дома. Сижу на пляже. Нет сил… Как дедушка будет жить без ноги?

20:50. Столкнулась на пляже с отвратительными мальчишками! Они разожгли костер и сидели вокруг, выпивали. Один окликнул меня, дурацки пошутил и заржал, как конь. Я не знала, куда себя деть! Побыстрее убежала с пляжа. Сижу в кофейне.

Июль, 19

Занималась рисованием. Что угодно, лишь бы не думать о беде дедушки. Нарисовала портрет Алекса. Это получилось как-то само, случайно… Хотела нарисовать только губы и глаза по отдельности, а потом поймала себя на том, что уже заштриховываю темные участки на его лице и шее. Особенно мне нравится, как получились глаза: полны спокойствия и глубокой загадочной задумчивости. Я заштриховывала их особенно усердно, чтобы выделить их темноту на контрастно светлом лице.

Думаю о нем все чаще и чаще. Когда кто-то рядом произносит его имя, вздрагиваю. Так сильно влюблена, что иногда больно от избытка чувств и невозможности их выразить. Кажется, что в моей душе сейчас властвуют только два