— Ой, смотрите, крыша плывёт!

— А вон там — циновка.

— Видали, сколько деревьев?

— Велосипед!

— Подумаешь, велосипед! Да вон целый автомобиль! Вот это да!

Наконец кто-то воскликнул:

— Глядите-ка, собака!

— Собака! Собака в воде!

— Надо как-нибудь помочь ей выбраться оттуда.

— Да что ты, она дохлая.

— Нет, живая, вон там, на рельсах…

Собака, по виду некрупный терьер, сотрясаясь всем своим мокрым грязным телом, забилась под поезд, чтобы укрыться от дождя. Двое или трое гимназистов выскочили из вагона и вскоре вернулись вместе с собакой. Собака отряхнулась от воды и тихонько улеглась в ногах своих спасителей, не сводя с них испуганных, полных ужаса глаз. Кто-то поднёс к её носу леденец, но она не притронулась к нему, только понюхала.

Тэйноскэ озяб. Сняв с себя мокрый плащ и пиджак, он повесил их на спинку сиденья и, сделав несколько глотков из фляжки, закурил папиросу. Время близилось к часу, но есть ему не хотелось. Он поглядел в окно. Прямо напротив, с северной стороны, виднелось здание Второй начальной школы в Мотояме из окон первого этажа, словно из ворот гигантского шлюза, хлестала мутная вода. Тэйноскэ подумал, что женская гимназия Конан находится в каких-нибудь пятидесяти метрах от поезда. В обычное время до школы Норико Тамаки он добрался бы отсюда за несколько минут…

В вагоне стало неожиданно тихо. Гимназисты умолкли и посерьёзнели. По-видимому, даже эти жизнерадостные юноши почувствовали, что сейчас не до забав. Высунувшись из окна, Тэйноскэ увидел, что железнодорожная колея, по которой они шли с гимназистами от станции «Мотояма», полностью затоплена. Поезд стоял словно на островке посреди открытого моря, но и этот островок мог в любую минуту уйти под воду, если внизу, под рельсами, грунт уже размыт…

Вода поднималась всё выше и выше, хотя пока ещё между её поверхностью и колёсами поезда оставалось не меньше полутора метров. Принесённые с гор мутные волны разбивались о насыпь, как о морской берег, взметая фонтаны брызг. Пассажиры бросились закрывать окна.

Снаружи всё бурлило, клокотало, вихрилось, пенилось.

Вдруг из соседнего вагона прибежал человек в форме почтальона, а за ним кондуктор и десятка два пассажиров.

— Прошу всех перейти в следующий вагон, — крикнул кондуктор, — передние вагоны уже в воде!

Всё тотчас повскакивали со своих мест и, хватая на ходу кто свои пожитки, кто мокрую одежду или сапоги, устремились прочь.

— Это спальный вагон, а у меня билет на сидячее место, — сказал кто-то.

— Ничего, — отвечал кондуктор. — Располагайтесь на спальных местах. Сейчас не до билетов.

Кое-кто из пассажиров воспользовался этим разрешением и попробовал было прилечь, по вскоре всё снова в тревоге приникли к окнам. Рядом с вагоном оглушительно ревел поток. Старушка продолжала усердно читать молитву. Громко плакали корейские ребятишки. Вдруг послышался чей-то голос:

— Глядите, вода поднялась вровень с железнодорожным полотном!

Всё снова вскочили с мест и бросились к окнам. Вода подступила к самому краю насыпи и готова была перехлестнуть через соседнюю колею.

— Как вы думаете, здесь мы в безопасности? — обратилась к кондуктору женщина лет тридцати, по виду жительница предместья.

— Как вам сказать? Если вы знаете более надёжное место, постарайтесь перебраться туда…

Тэйноскэ рассеянно смотрел вдаль, где крутилась попавшая в водоворот телега. Выходя из дома, он обещал жене не предпринимать никаких опрометчивых шагов и в случае опасности вернуться с полпути. И вот незаметно для самого себя он попал в такой переплёт. Но даже сейчас мысль о смерти не приходила ему в голову. Он продолжал верить, что в последний момент какой-нибудь выход непременно найдётся, в конце концов, он ведь не женщина, не ребёнок. Куда больше его беспокоила судьба Таэко — он вдруг вспомнил, что школа Норико Тамаки помещается в одноэтажном доме.

Ещё совсем недавно Тэйноскэ казалось, что для тревоги и отчаяния у Сатико не было оснований, но сейчас он подумал: а что, если жену не обмануло предчувствие? Перед его мысленным взором вдруг предстала Таэко, такая, какой он её запомнил во время танца, месяц назад, — удивительно милая и необычайно прелестная. Тэйноскэ вспомнил, как в тот незабываемый день всё они выстроились вокруг неё для семейного снимка и как на глазах у Сатико ни с того ни с сего навернулись слёзы. Кто знает, может быть, сейчас Таэко, забравшись на крышу, взывает о помощи, а он сидит здесь, в двух шагах от неё, и бездействует. Неужели нельзя ничего предпринять? Тэйноскэ подумал, что никогда не простит себе, если вернётся домой один, не попытавшись вызволить Таэко из беды…

Перед глазами у него вставало лицо жены, то озарённое улыбкой благодарности, то залитое слезами отчаяния.

Пока Тэйноскэ предавался своим мыслям, произошло непредвиденное: вода с южной стороны железнодорожного полотна стала убывать, кое-где показался песок. С северной же стороны, напротив, она поднималась всё выше, волны перехлёстывали через соседнюю колею и подступали к той, на которой стоял поезд.

— Смотрите, с этой стороны вода уходит! — воскликнул кто-то из гимназистов.

— Ой, правда. Значит, можно продолжать путь.

— Давайте попробуем добраться до женской гимназии.

Гимназисты первыми выскочили из вагона, за ними, подхватив свои чемоданы и узлы, последовали другие пассажиры. Не успел Тэйноскэ спрыгнуть с насыпи, как за спиной у него послышался оглушительный грохот: в сторону поезда мчалась чудовищной силы волна. Она, подобно водопаду, обрушилась на Тэйноскэ, а откуда-то сбоку внезапно выскочило бревно. Едва удержавшись на ногах, Тэйноскэ наконец ступил на свободный от воды островок, сразу же по колено увяз в песке и, пытаясь высвободить ногу, потерял ботинок. Сделав ещё пять или шесть шагов, каждый раз с усилием вытаскивая из песка то одну, то другую ногу, он снова оказался посреди бурлящего потока шириной не меньше двух метров. Люди, шедшие впереди, то и дело оступались и падали в воду. Стремительное течение было во много крат страшнее того потока, через который он утром переносил Эцуко. Несколько раз Тэйноскэ казалось, что всё кончено — он никогда отсюда не выберется. Когда же ему наконец удалось преодолеть эту трудную переправу, он снова по пояс увяз в песке и сумел высвободиться только благодаря тому, что ухватился за телеграфный столб. Женская гимназия была прямо перед ним, на расстоянии каких-нибудь десяти метров, но, чтобы подобраться к ней — а иного пути попросту не было, — предстояло преодолеть ещё один не менее бурный и стремительный поток. И тут совершенно неожиданно ворота гимназии распахнулись, и кто-то протянул ему бамбуковые грабли. Тэйноскэ уцепился за них и вскоре оказался в воротах.

Во втором, часу дня дождь наконец пошёл на убыль. Вода, однако, начала мало-помалу отступать только часа в три пополудни, когда дождь совсем прекратился и кое-где в просветах между облаками показались кусочки голубого неба.