— Придет день, ты встретишь достойного мужчину, и вы создадите с ним пару. Он будет пить только твою кровь, а ты — только его. Кровь свяжет вас в единое целое. Это священный обет. И я не могу его тебе дать.

На ее лице отразилась сильная душевная мука. Надо было посвятить ее раньше, но он этого не сделал.

— Не можешь… или не хочешь? — едва шевеля губами, произнесла Габриэлла.

— Это имеет значение? Я тебе сказал, что этого не произойдет, потому что я этого не допущу. Если мы свяжем себя кровью, эта связь будет существовать до конца наших дней. Ты никогда не сможешь избавиться от меня, по запаху крови я найду тебя везде, куда бы ты от меня ни сбежала.

— Почему ты думаешь, что я от тебя сбегу?

— Потому что когда-нибудь сила, с которой я веду борьбу, одолеет меня, и когда это произойдет, я не хочу, чтобы ты стала моей жертвой.

— Ты говоришь о Кровожадности.

— Да, — сказал Лукан, впервые признаваясь в этом не только ей, но и себе. На протяжении длительного времени он мог скрывать это. Но от Габриэллы скрыть не удалось. — Кровожадность — это слабое место вампиров, проклятие, чума. И если она схватила за горло, очень немногие способны ее побороть. Вампир становится Отверженным, и это его конец.

— Как это происходит?

— По-разному. Болезнь может подкрадываться незаметно, разрушать постепенно. Жажда крови растет, и вампир удовлетворяет каждый ее позыв. И однажды ночью он понимает, что не может остановиться, насыщения не наступает. А случается и по-другому. Стоит один раз по неосторожности или по глупости позволить себе лишнее, и уже не будет пути назад.

— А как это протекает у тебя?

Лукан натянуто улыбнулся, обнажая клыки.

— Мне выпала сомнительная честь быть сыном своего отца. Если Отверженные — просто звери, то мы, представители первого поколения, — настоящее проклятие для всего Рода. У П1 жажда крови сильнее, чем у последующих поколений, она ощущается постоянно. Если хочешь знать правду, то я борюсь с Кровожадностью с самого первого глотка крови.

— И вчера ты поборол очередной приступ?

— Мне удалось это во многом благодаря тебе, но каждый приступ все сильнее и сильнее.

— Ты справишься. Мы вместе справимся.

— Ты ничего не знаешь о моей жизни. Оба моих брата пали под натиском Кровожадности.

— Когда?

— Очень давно. — Лукан нахмурился, ему не хотелось ворошить далекое прошлое, но слова сами рвались наружу. — Эвран, мой средний брат, едва став взрослым, подвергся этой болезни. Он погиб в бою, в одной из древних войн, сражаясь на стороне Отверженных. Марек, старший из нас и самый отважный, был в числе первых воинов Рода, поднявших меч против последних Древних и их армии, состоявшей из Отверженных. Марек, Тиган и я создали Орден, в человеческой истории это совпало с эпидемией чумы в Европе. И ста лет не прошло, как Кровожадность поразила Марека. Он хотел, чтобы солнечный свет освободил его от мучений. Даже Тиган подошел к самому краю этой пропасти и едва удержался, чтобы не исчезнуть в ней навсегда. Но это было давно.

— Я сожалею, — тихо произнесла Габриэлла. — Тебе пришлось пережить так много потерь. Я понимаю, почему тебя так пугает конфликт с Отверженными.

У Лукана на языке вертелся язвительный ответ, который он, не задумываясь, бросил бы в лицо любому из воинов, кто хоть на секунду допустил бы, что он чего-то боится. Но он посмотрел на Габриэллу, и слова застряли в горле. Лукан знал, что за его долгую жизнь она была единственной, кто так хорошо понимал его. Но он был готов потерять эту женщину навсегда ради ее же счастливого будущего в одной из Темных Гаваней, куда он отправит ее, как только представится возможность.

— Я не знала, что вы с Тиганом так давно вместе, — сказала Габриэлла.

— Мы с ним принадлежим к первому поколению, оба П1. И оба поклялись защищать Род.

— Но вы не друзья.

— Друзья? — Лукан рассмеялся, подумав о ненависти, на протяжении столетий кипящей между ними. — У Тигана нет друзей. А если бы и были, то меня в их числе ты бы не обнаружила.

— Так почему же он здесь?

— Он один из лучших воинов, которых я когда-либо встречал. Его преданность Ордену значительно превосходит ненависть ко мне. Мы с ним в равной степени верим, что будущее Рода превыше всего.

— Даже любви?

Лукан ответил не сразу, слегка обескураженный ее прямым вопросом. Ему не хватало опыта в таком тонком деле. А учитывая то, что с ним сейчас происходило, он хотел держаться подальше от сильных эмоций.

— Любовь существует для тех, кто выбрал спокойную жизнь в Темной Гавани. Для воинов любовь невозможна.

— В бункере есть те, кто может с тобой поспорить.

Лукан выдержал ее взгляд.

— У меня иное мнение.

Габриэлла резко опустила голову и закрыла глаза.

— Тогда что я для тебя? Развлечение в перерывах между схватками с Отверженными? — Она посмотрела на него, в глазах стояли слезы. — Игрушка, которую, наигравшись, ты готов выбросить?

— До этого я не слышал, чтобы ты на что-то жаловалась.

Габриэлла задохнулась, изумленно глядя на него. Но растерянность очень быстро сменилась отстраненностью, и она резко бросила:

— Да пошел ты!..

Лукан понимал ее презрение, и все равно ему было неприятно. Таких слов он не стерпел бы ни от кого. До этого момента никто и не пытался таким образом испытывать его терпение.

Лукан, хладнокровный убийца-одиночка, не выносил проявлений слабости, но сейчас сила и самообладание, которые он воспитывал в себе на протяжении многих веков, вдруг покинули его, и он стоял, обезоруженный, перед единственной женщиной в мире, которую по неосторожности подпустил слишком близко. Он заботился о ней больше, чем следовало бы, и ему невыносимо было причинять ей боль, несмотря на то, что прошлой ночью он принял твердое решение вычеркнуть ее из своей жизни. Это было неизбежно. И он только усугубил ситуацию, допустив мысль, что все может сложиться иначе.

— Габриэлла, я не хочу ранить тебя, но я знаю, что так будет.

— А что ты сейчас делаешь? — шепотом спросила она. — Я верила тебе. Господи, я верила всей той лжи, которой ты кормил меня. Даже той чуши, что ты хочешь помочь мне понять мое предназначение, найти свою судьбу. Я действительно думала, что я тебе небезразлична.

Лукан почувствовал себя отвратительным подонком, который так безжалостно поступил с ней. Он подошел к шкафу, достал чистую рубашку и надел ее. У двери он остановился и посмотрел на Габриэллу.

Ему хотелось вернуться, как-то успокоить ее, но он знал, что тем самым совершит еще одну ошибку. Стоит ему прикоснуться к ней, и он снова не сможет удержаться.