Он гнал ее, демонстрируя мерзость своей натуры, но она не обращала внимания на его злобу и рычание.

Несмотря ни на что, она осталась рядом с ним.

Лукан не находил слов, чтобы выразить ей благодарность за такое великодушие. Вместо этого он наклонился и поцеловал ее со всей нежностью, на какую только был способен.

— Мне нужно одеться, — сказал он после этого и застонал, так ему не хотелось покидать ее. — Мне лучше. Я должен идти.

— Куда?

— Наверх. Отверженные ждут. Не могу же я переложить свою работу на плечи товарищей.

Габриэлла придвинулась к нему и положила руку на лоб.

— Лукан, сейчас десять утра. Там солнце.

Он повернул голову и посмотрел на часы, стоявшие на прикроватной тумбочке. Габриэлла была права.

— Черт! Я всю ночь проспал? И Данте работал за двоих.

Габриэлла чувственно улыбнулась.

— А ты работал на мне, и он знает об этом. Возбуждение вспыхнуло и охватило его, словно пламя — сухое дерево.

«Проклятие. Одной мысли достаточно…»

Она сидела на кровати, поджав под себя ноги, черная майка задралась, и он мог видеть крошечный треугольник белых трусиков, роскошные волосы падали на лицо и плечи. Ему хотелось только одного — запустить в них руки и войти в нее.

— Мне не нравится, что из-за меня тебе пришлось лгать, — проворчал Лукан и погладил ее по бедру. — Я должен сделать из тебя честную женщину.

Габриэлла накрыла ладонью его руку.

— Ты действительно думаешь, что готов к этому?

Он мрачно рассмеялся:

— Более чем.

Габриэлла смотрела на него с любопытством и недоверием.

— Ты был в таком состоянии… Может быть, мы поговорим об этом? Может быть, тебе сейчас лучше отдохнуть?

Меньше всего Лукан хотел говорить о своих проблемах, тем более с Габриэллой, такой соблазнительной и желанной. После приступа его тело восстановилось, и он испытывал невероятное возбуждение, как всегда, когда оказывался рядом с ней или думал о ней.

— Это ты мне говоришь об отдыхе?

Лукан взял ее руку и положил на свой эрегированный член, выпиравший под брюками. Габриэлла провела по нему, нежно сжала. Лукан закрыл глаза, растворяясь в наслаждении и аромате ее возбуждения, с которым она отдалась в его руки.

Лукан целовал ее долго и крепко, руки скользили по шелковистой коже спины и такой соблазнительно упругой груди. Едва он коснулся ее сосков, они затвердели — два маленьких набухших бутона, его губы жадно потянулись к ним.

Габриэлла застонала и выгнулась в его руках. Она расстегнула молнию на брюках Лукана и принялась ласкать его.

— Ты такая опасная, — выдохнул Лукан, отрываясь от ее сосков. — Мне нравится, что ты здесь, в моем доме. Не думал, что так будет. И не хотел этого.

Он снял с нее майку и отбросил в сторону, с наслаждением созерцая обнаженное тело Габриэллы. Откинул набок волосы и провел по изгибу шеи.

— Я действительно первая женщина, которую ты привел сюда?

Лукан криво усмехнулся, гладя ее шею.

— Кто тебе это сказал? Саванна?

— Это правда?

Он наклонился и обхватил губами ее розовый сосок, перевернул ее на спину, поспешно скидывая брюки. Клыки, увеличиваясь, начали давить на десны, страсть волнами накрывала его, рискуя выйти из-под контроля.

— Ты первая, — хрипло произнес Лукан, платя откровенностью за то доверие, которое несколько часов назад она проявила, оставшись возле него.

И Габриэлла станет последней женщиной, которую он привел в бункер.

Никакой другой женщины Лукан не мог представить в своей постели. Больше никогда и никого он не впустит в свое сердце. Надо посмотреть правде в глаза: несмотря на жесточайший контроль и годы добровольного одиночества, он легко позволил ей разрушить все преграды и заполнить пустоту в его жизни, никакая другая женщина больше не сможет этого сделать.

— Ты такая мягкая, — сказал он, гладя ее плечи, грудь, живот, соблазнительный изгиб бедра, коснулся губами ее губ. — И такая сладкая.

Его рука опустилась ниже, раздвинула ее бедра, стремясь к центру наслаждения.

— Такая влажная, — пробормотал он, водя языком по ее губам и одновременно отодвигая трусики и касаясь влажных сокровенных складочек.

Его пальцы скользнули внутрь, совсем чуть-чуть, затем глубже. Габриэлла крепко обхватила его за шею и выгнулась, когда два пальца проникли глубоко, лаская с такой страстной силой сжавшее их влагалище.

Лукан оторвался от ее губ, стянул узкую полоску трусиков и опустился между ее ног.

— Ты такая красивая, — хрипло выдохнул Лукан.

Он ласкал языком ее клитор и очень быстро довел Габриэллу до оргазма, наслаждаясь ее содроганиями и стонами.

— Господи! Ты убиваешь меня. Я не могу насытиться тобой.

Он поднялся выше, нависая над ней. Лукан так горел нетерпеливым желанием войти в нее, что не расслышал тихий вскрик Габриэллы. Он лишь почувствовал, как она замерла, ее голос заставил и его замереть.

— Лукан… твои глаза…

Инстинктивно он отвернулся. Слишком поздно. Он понял, что она заметила огонь его трансформированных глаз. Именно такие глаза она видела прошлой ночью, вернее, похожие — человек не мог уловить разницу между жаждой крови и жаждой секса.

— Пожалуйста, — тихо попросила Габриэлла, — не отворачивайся, я хочу видеть тебя.

Неохотно, опираясь на вытянутые руки, Лукан повернул голову и посмотрел на нее. Он заметил ее тревогу, но Габриэлла не пыталась отстраниться, напротив, внимательно разглядывала его.

— Я не причиню тебе зла, — глухо и хрипло произнес Лукан, непроизвольно обнажая клыки, — сейчас он не в силах был скрыть от нее свои инстинктивные проявления страсти. — Просто я хочу тебя, Габриэлла. Это желание плоти. Ты его разжигаешь. Стоит мне только подумать о тебе… — Лукан не договорил, чертыхнувшись сквозь зубы. — Я не хочу пугать тебя, но я не могу остановить происходящие со мной изменения. Не могу, когда я так сильно хочу тебя.

— Так происходило каждый раз, когда мы были вместе? — шепотом спросила Габриэлла, чуть заметно нахмурившись. — Ты прятал это от меня? Каждый раз, когда мы занимались любовью, ты отворачивался и закрывал глаза?

— Я не хотел пугать тебя. Не хотел, чтобы ты увидела, кто я есть на самом деле.

Габриэлла медленно покачала головой, взяла лицо Лукана в ладони и посмотрела на него — глубоко, проникновенно, словно вбирая каждую клеточку его существа. Ее глаза увлажнились и блестели. В них светилась нежность. На него изливалась вся сила женской любви.