Басарга обвел взглядом притихших пареньков и девушек, потянулся к пирогам, взял сразу несколько и обернулся к Пелагее:

– Покажи светелку мою, хозяюшка. Утомился я, а завтра в путь с рассветом. Пойду, лягу.

Он чувствовал, что сейчас должен оставить своих воспитанников одних.

Подьячий ускакал, так и не узнав их решения, и эта неизвестность почти три недели саднила его душу. Кого он воспитал – мужчин или трусов? Воинов или рабов? Защитников или жертв? Бояр или смердов?

Неделя стремительной, выматывающей скачки до поместья, где он забрал семерых старших воспитанников и десятерых холопов, а потом две недели такой же гонки обратно к Новгороду – иначе к концу января он мог не успеть.

Однако около Городища, выбранного государем для ратного лагеря, Басарга наконец-то смог перевести дух. К месту сбора войск пришли все! Его воспитанники выросли настоящими боярами. Теми, в ком честь сильнее страха.

Через полторы недели армия Дмитрия Ивановича выступила в поход. Наблюдательные купцы донесли новгородским мытарям, что свеи армию возле Нарвы собирают, а солдаты тамошние в кабаках сказывают, будто крепость Орешек завоевать намерены. О том же вести и от доброхотов из Стекольны доходили, что король Юхан намерен выход царству русскому в Варяжское море перекрыть.

Иоанн медлить не стал, послав на перехват чужого войска все наличные силы – пять тысяч бояр поместного ополчения, – и теперь они мерным шагом двигались по льду Луги. Князю Хворостинину достался головной полк в десять сотен числом, в который и влились сорок три воспитанника и десять холопов боярина Леонтьева.

– Однако много новиков у тебя, не ожидал, – сказал Дмитрий Иванович, покачиваясь в седле рядом с подьячим. – Полагал, опять тех же троих приведешь, дабы в поместье не чахли.

– У меня много новиков, – лаконично ответил Басарга. – Растут дети.

– Полусотня детей взрослых! – князь покачал головой. – Нешто ты басурманин с гаремом?

– Это сироты с приюта… – все же признался подьячий.

– А-а, были слухи… – кивнул воевода. – И правда, странные они у тебя.

Полусотня Басарги действительно заметно отличалась от прочих бояр. Если большинство помещиков были в панцирных кольчугах – новики предпочитали бахтерцы. Большинство ехало со щитами и рогатинами – новики несли за спинами бердыши, а из их чересседельных сумок торчали пищальные приклады. У всех заводные лошади были с тюками, в которых лежали кошмы, запасная одежда, припасы – у новиков за десятью из скакунов на длинных тонких оглоблях волоклись, неуклюже подпрыгивая на кочках, смешные тощие пушки на широко расставленных лыжах. Причем отправить эти забавные тюфяки, как заведено, в обоз новики отказались наотрез. Боялись, что ли, что украдут?

Впрочем, по обычаю, каждый боярин вооружался на свое разумение, а потому запретить странным воинам быть такими, как сами они хотят, никто не мог. Разве только поодаль все держались да смеялись в кулак над чудаками. Потому и в дозор вперед новики ныне пошли одни – прочие помещики в один отряд сходиться не пожелали.

– Правду сказывают, что дети твои розмыслы все до единого? – спросил князь.

– Они не только розмыслы, они еще и воины, – ответил Басарга.

– Те, что десять лет тому с тобой к Молодям пришли, и вправду добро себя показали. А сии… – Воевода пожал плечами. – Мыслю, узнаем вскорости.

Частый грохот впереди заставил бояр вздрогнуть. Хворостинин привстал на стременах, но, кроме дыма над прибрежным кустарником, ничего не увидел.

– Оружие готовьте! – приказал он головному полку, пустил скакуна в рысь.

Разворачиваясь по реке, перебрасывая в руки щиты и опуская рогатины, кованая рать помчалась вперед, однако вместо вражеских войск за излучиной увидели два десятка разбросанных тел, несколько воющих от боли раненых, с десяток лошадиных туш и новиков, деловито заряжающих свои короткоствольные пищали.

– Что здесь?! – придержал коня рядом с ними Дмитрий Иванович.

– Дозор свейский, княже, – ответил Тимофей Весьегонский. – Остальные ушли. Мы гнаться не стали, дабы в главные силы малым числом не угодить.

– Славно, – кивнул воевода. – Коли дозор здесь, стало быть, и сама армия недалече.

Он спешился возле одного из раненых, опустился на колено:

– Тебя железом жечь али так все скажешь?

Свей заругался, но лишних мук просить не стал. Вскоре воевода уже знал, что ворога к Орешку идет всего шесть тысяч пехотинцев и тысяча всадников под командой барона Делагарди, что еще вчера свеи пересекли Лугу возле крепости Ям и сегодня двинулись дальше.

– Коли повезет, обоз разорить сможем, – решил князь, поняв, что оказался у врага за спиной. – А без обоза много не навоюешь.

Дмитрий Хворостинин поднялся в седло, приподнялся на стременах:

– Заводных в хвост отпускайте, бояре! – крикнул он. – Кто без брони, надеть поспешайте! Мыслю, дело сегодня будет!

Уже через час торопящаяся широким походным маршем колонна головного полка добралась до натоптанного зимника, проходящего через реку с запада на восток, повернула вслед врагу. По хорошему пути двигаться было легко, и потому еще засветло князь Хворостинин надеялся настичь Делагарди и захватить или хотя бы разорить его походные припасы.

Еще час – и впереди показалась конница. Всего сотен пять кирасир – но конница никогда не была главной силой свейской земли.

– А вот и прикрытие! – громко объявил воевода. – К бою, бояре!

Головной полк, переходя на рысь, начал разворачиваться на всю ширину тракта, готовясь стоптать чужую конницу. Свеи поступили так же – на дороге среди лесов их сил с избытком хватало, чтобы перекрыть все свободное пространство, да еще и в несколько рядов. Громко крича, они тоже опустили копья и пришпорили коней.

Басарга со своей полусотней оказался на правом краю лавы, поднял щит, перехватил удобнее рогатину, привычно пригибаясь к конской шее.

Двести саженей, сто… Полста…

Загрохотала стрельба – и латники перед подьячим неожиданно стали вылетать из седел, ронять оружие. От лошадей полетели кровавые брызги – они закувыркались, а следом, налетая на неожиданное препятствие, и те, что мчались сзади. Свейский строй из плотного в считаные мгновения оказался рыхлым, и Басарге пришлось даже выбирать противника из нескольких уцелевших. Он предпочел правого, рослого усача в кирасе с наведенным золотом рисунком. Пика у того оказалась длиннее русского копья, и потому подьячий, сперва опустив свой наконечник на уровень седла, перед самой сшибкой дернул его кверху, одновременно и подбивая вражеское оружие выше, и направляя свое в грудь врага. В последний миг свей понял, что происходит, выпучил в ужасе глаза – но изменить ничего не успел. Наконечник пики мелькнул у Басарги над плечом, а острие русской рогатины, пробив железо кирасы, ушло в грудь почти на всю длину.