рябчики, которых подстрелили?

– То охота. А это убийство. Тех птиц используют в пищу. А эти… – Она прижала мертвое тельце к губам и подняла на Филиппа возмущенный взор. – Эти маленькие птички созданы для красоты и пения! Что с того, если они съели вишню?

– А если бы вишни вовсе не осталось?

– Подумаешь. – Она поцеловала птицу в грудку. – Ну и что?

– Аделина, у тебя на губах кровь! – Он вынул большой льняной платок и вытер ей губы. – Довольно об этом! Отдай мне птиц. Я найду того, кому они понравятся.

Она подчинилась, но воскликнула:

– Их нельзя помещать в стеклянную витрину! Я сама их похороню. – Она заглянула в корзину, и из ее глаз вновь полились слезы.

В комнату вошла миссис Ковидак. Они с мужем прибыли в Джалну несколько недель назад. Сестра Филиппа наняла их в Девоне в качестве кухарки и садовника, и этой паре не было равных. Сэм Ковидак был невысоким, коренастым и краснолицым. С утра до ночи он занимался садом, и у него не росла разве что мертвая палка. Он говорил глубоким низким голосом с сильным девонширским акцентом. Его жена оказалась также невысокой, но более стройной. Ее отличали гладкие каштановые волосы, лицо, как у монахини, и железная воля. Она прекрасно готовила и любила порядок. Руководить молодыми хозяевами в Джалне она взялась доброжелательно, но твердо.

– Миссис Ковидак, только взгляните на этих милых пташек! – воскликнула Аделина. – Что вы думаете о джентльмене, который их просто убил забавы ради?

– Это не было забавой, – заметил Филипп.

– Было! Иначе зачем он прискакал показывать свою добычу?

– Он не прискакал, – возразил Филипп. – Он пришел пешком. Он хотел тебя порадовать.

– Мне неинтересно, как он пришел! – закричала Аделина. – Он пришел, принес свои маленькие жертвы, и этого достаточно! Я всегда чувствовала в нем что-то порочное. Теперь я припоминаю, что слышала, будто в Индии он расстрелял туземцев за небольшое, крошечное восстание.

– Эти индийцы убили английских подданных, в том числе одну женщину. Но в любом случае, это был другой Вон, не этот.

– А-а, ты покрываешь жестокость своего друга!

– А ты видишь в людях только худшее, – пристально глядя на нее, ответил Филипп.

– Я смотрю беспристрастно, как и на все остальное. Когда я вижу охоту, я понимаю, что это охота, а когда вижу жестокость, понимаю, что это она. И это – жестокость.

– Ну что ж, – успокаивающе произнесла миссис Ковидак, – я принесу вам в утешение чашку доброго чая. А что до птиц, мы устроим им достойные похороны. Я найду красивую коробку и выстелю ее листьями. Ковидак выкопает могилку, а дети украсят ее сверху цветами. Вы хотите томленые вишни или в пироге, мэм?

– Мне все равно, – сухо ответил Филипп.

– Мне тоже, – сказала Аделина.

– Тогда томленые, с девонширскими сливками, – объявила миссис Ковидак, прекрасно знавшая их предпочтения. Она взяла корзину и повернулась к выходу.

Переживания всегда вызывали у Аделины голод. С ненавистью уставилась она на Филиппа за то, что он не попросил вишневый пирог.

Он же сунул руки глубоко в карманы и присвистнул сквозь зубы.

– Это не конюшня, а ты – не конюх, – сказала она.

– Я хочу вишневый пирог, – ответил он.

Аделина широко улыбнулась миссис Ковидак и сообщила:

– Хозяин желает вишневый пирог.

В день похорон птичек Аделина получила письмо от своего брата Конвея, в котором тот сообщил, что они с Мэри находятся в Монреале и скоро приедут в Джалну погостить. Они приехали туда, чтобы уладить дела миссис Камерон, которая в начале весны скончалась, оставив Мэри скромное, но не несущественное наследство. Их сопровождал Шолто.

Аделина разрывалась между восторгом и смятением. Если бы они немного подождали с визитом, то восторг был бы беспримесным. Но в доме еще не навели порядок. Гостиную и библиотеку уже оклеили обоями, а на окна повесили портьеры. Они выглядели привлекательно, но небезупречно. Не висели картины, на мебели не стояли украшения. В столовой же все еще царил хаос: мебель не распакована, подмостки для обойщиков не убраны. Обедали в библиотеке, а в гостевых комнатах еще не было мебели.

К счастью, неподалеку случилась распродажа предметов домашнего обихода из частных владений. Филипп отправился на нее, несколько недовольный, потому что дома имелось много дел. Но тратить деньги всегда приятно, и он вернулся в отличном настроении, купив два спальных гарнитура, один – из ореха, богато украшенный резьбой, другой – из красного дерева, хорошей конструкции. Он также приобрел полные туалетные наборы с огромными кувшинами, умывальными тазами, мыльницами, полоскательницами, ночными горшками и подставками для зубных щеток, такими высокими, что подошли бы и для зубных щеток мастодонтов. К этому в доме добавились большая оловянная ванна, выкрашенная зеленым, проволочная подставка для цветочных горшков, часы с кукушкой, чучело оленьей головы, толстый том британской поэзии и собачья конура. Аделине пришлось оторваться от развески портьер, чтобы осмотреть покупки. Она объявила их все прекрасными и, прижав к груди антологию британских поэтов, полетела в библиотеку и поставила книгу на видное место. Они с Филиппом стояли рука об руку, восхищаясь произведенным эффектом.

В обустройстве миссис Ковидак не было равных. Она никогда не терялась и не раздражалась. Она ходила с чердака в подвал и обратно и, казалось, никогда не уставала. Спокойно и без суеты она делала свое дело. Молодая служанка Лиззи под ее руководством быстро становилась умелой горничной. Она считала миссис Ковидак совершенной, и было забавно смотреть, как она пытается ей подражать.

Компания прибыла из Монреаля в жаркий солнечный, но ветреный день. Казалось, в движении находилось все – от ветвей до хвоста Неро.

– Как я рада видеть вас снова, мальчики! – воскликнула Аделина, по очереди обнимая братьев.

– Дорогая сестра, – ответил Конвей, вяло подчиняясь ласке. – После всех неудобств, что нам пришлось претерпеть, здесь просто рай. Как ты хорошо выглядишь!

Ни сам он, ни Шолто ничуть не изменились. Но Мэри превратилась из бесцветного ребенка в светскую молодую женщину, хотя при ближайшем рассмотрении наряд, купленный в Париже, слегка затмевал ее саму. Хотя у нее было достаточно денег, Конвей внушил ей, что благодетельствовал, взяв ее в жены. Ее обожающий взгляд следовал за ним, куда бы он ни пошел, а когда он отсутствовал, она в унынии ждала его возвращения. Часто она ему наскучивала, и он предпочитал более приятную компанию брата.

– Какой славный домик! – воскликнул он. – И так свежо и чисто! А какая вокруг нетронутая природа!

– Боже мой! Посмотрите на собаку! – Шолто изобразил ужас. – Это лев? Что за тварь!

– Это ньюфаундленд, и он скорее ягненок,