– Доктор Рамзи говорит, что я могу рожать каждый год без вреда для здоровья, – заметила Аделина. – Если только буду заботиться о себе.

– Больше ни одного, – ответил Филипп. – Если только Рамзи не пообещает сидеть у нашего порога в течение последнего месяца. В любом случае, троих достаточно. У нас есть дочь, чтобы утешить нашу старость. У нас двое сыновей, так что мы уверены в наследнике. Конечно, ты не хочешь еще!

– Нет. Троих достаточно.

Он скрестил руки на широкой груди.

– Я принял одно решение, Аделина. Этот мальчик, Эрнест, будет крещен в нашей церкви. Конечно, ты знаешь, мы с Пинком много раз обсуждали необходимость церкви в нашей округе. Ты помнишь, как неудобно было прошлой зимой ездить далеко на службу. Сейчас я хочу отдать землю под церковь, и мы можем, приложив немалые усилия, собрать средства, необходимые для строительства очень скромного здания. Но я хочу основательный храм, чтобы сидеть в нем на воскресной службе, и раз уж я буду самым крупным вкладчиком, то с тем же успехом могу построить церковь сам. Зато все будет так, как я хочу, без всяких препирательств.

– Для строительства даже маленькой церкви требуется много денег.

– Аделина, эта церковь всю оставшуюся жизнь станет обеспечивать твои духовные потребности и потребности твоих детей. Это ведь немало, верно?

– У тебя церковь в душе, – сказала она. – А у меня нет.

– Но ты хотела бы иметь собственную церковь, правда?

– Это было бы просто божественно. Если мне не понравится священник, я просто выставлю его вон.

– Раз церковь освящена, то она находится под юрисдикцией епископа епархии.

На ее щеке появилась ямочка.

– Мне придется позаботиться о епископе.

Их разговор прервали крики Николаса. Он слишком шумел, чтобы не обращать на него внимания. Он подкрался к изголовью кровати, чтобы поцеловать ухмылявшуюся обезьянку, которая выглядывала из-за ярких цветов, и встал коленями на волосы матери.

– Ах ты негодник! – воскликнул Филипп, подхватывая его и усаживая себе на колени, затем достал большие золотые часы и поднес к уху Николаса.

– Га-га-га-га! – закричал тот, засверкав глазами.

– Видишь ли, – произнес Филипп, – сейчас как никогда благоприятное время для строительства церкви. Строители на месте. У меня есть свободные деньги. Можно использовать много материала, оставшегося от постройки дома и амбара. У настоятеля есть книга замечательных проектов церквей в поселениях, где не так много денег. Это будет незамысловатое здание, но со временем, по мере роста общины, его можно будет перестроить. Настоятель полон воодушевления, поскольку вокруг живет много бедняков, которые редко позволяют себе посещать службу. Можешь себе представить, как они обрадуются церкви и приходскому залу, где они смогут встречаться и общаться.

– Га-га-га! – закричал Николас. – Га-га!

– Моя сестра будет очень рада. Уверен, она пришлет значительное пожертвование. Надо получить что-нибудь и от ее мужа.

– Если ты думаешь, что добьешься чего-нибудь от моих родных, то ошибаешься, – заметила Аделина.

– У меня и мысли такой не было, – ответил он.

– Но моя мать может вышить красивую напрестольную пелену.

– Это было бы прекрасно.

– А мой дед – подарить пару серебряных подсвечников.

– Сомневаюсь, что подсвечники на алтаре будут уместны. Пастор против обрядности.

– Га-га-га-га! – завопил Николас, неистово тряся часами и кусая их.

Филипп вернул часы в карман. Он встал, взял старшего сына под руки и подбросил в воздух. На лице Николаса отразился неописуемый восторг. Он был бы не против, если бы его забросили прямо в небо.

Аделина лениво улыбнулась. Ее рука ритмично поглаживала спинку новорожденного. Гасси пришла в восторг. Она соскочила с кровати, подбежала к отцу и обхватила его ноги. Если между ними и существовала неприязнь, теперь она была забыта.

– Меня тоже! – взвизгнула она. – Гасси тоже!

Филипп поставил Николаса на пол и подхватил Гасси. Он подбрасывал и ловил ее снова и снова, выше и выше, пока она почти не коснулась потолка. С каждым полетом она издавала крик испуга, смешанного с радостью.

Аделина лежала и смеялась над ними. Николас слегка надулся. А Эрнест смотрел в пространство своими незабудковыми глазками, соединив кончики пальцев.

– Хватит, – попросила Аделина наконец супруга. – У нее закружится голова.

Когда Филипп отослал детей к няне, Аделина спокойно улеглась, наслаждаясь своим счастьем. Мысленно она вернулась в прошлое и подумала, что, должно быть, живет довольно долго, раз столько пережила. Вспомнила пылкие, свободные, своевольные дни в Ирландии, наполненные звуками мальчишеских голосов, музыкой охотничьего рожка, шелеста дождя по зеленой траве. Вспомнила супружескую жизнь в Индии с ее насыщенными яркими красками, страстную любовь к Филиппу, дружбу с туземными принцами. Все это уже казалось странным и нереальным. Она подумала о путешествии из Индии и вспомнила, как однажды жарким утром встала рано и увидела Филиппа раздетым на палубе, в то время как два матроса выливали на него ведра холодной воды. Она вспомнила довольные лица матросов. Никто не видел, как она смотрела.

Она подумала, что посадит под окном этой комнаты куст сирени. У нее повсюду будут цветы и сад со всевозможными плодами. Она посадит персиковое дерево и разобьет виноградник и попросит капитана Лэси показать, как делать персиковый бренди и виноградное вино.

О, как бы ей хотелось распаковать сундук с украшениями из слоновой кости и нефрита! И она может – если только доктор Рамзи ей позволит! Внезапно Аделина забеспокоилась и откинулась на подушки. Неужто она останется тут навсегда, ничего не делая? Тем временем младенец погрузился в глубокий, почти предродовой сон.

Через полчаса она уже оделась в обычный наряд, за исключением корсета. Она надела льняную сорочку, длинные панталоны, отделанные кружевами, шелковые чулки ручной работы со стрелками, белую фланелевую нижнюю юбку, широкую в мелкую складку батистовую нижнюю юбку, темно-красную юбку с оборками, отделанными бархатной лентой рубинового цвета, просторное батистовое платье с кружевными рукавами и ярко расшитые индийские туфли. Нарядившись, она почувствовала странную слабость и даже не попыталась привести в порядок волосы, спадавшие до талии пышной рыжей гривой. Аделина открыла дверь и выглянула в холл. Затем бросила на Эрнеста взгляд, в котором не было нежности. Младенец был с ней слишком долго, и она хотела уйти от него.

Несмотря на то что голова слегка кружилась, Аделина шла по холлу и чувствовала в теле пьянящую легкость. Над окнами столовой она увидела тяжелые карнизы, на которые осталось лишь повесить шторы. Она увидела массивный буфет и обеденный стол и стулья из дома на улице Сен-Луи, еще не расставленные, но стоявшие где попало. Для этой комнаты приготовлены желтые велюровые портьеры с массивными шнурами и кистями. В Квебеке