— Ну, ты конкретно вымахал.

Это Петька Кривошеев, каким-то чудом перебрался в одиннадцатый. Сколько раз говорили, что стопроцентно отчислят, а он — тут как тут.

— А ты как здесь оказался, я уж думал, что крышка тебе.

Сашка искренне радуется. Без Петьки в классе будет скучно, хотя зараза он редкая.

— Ага, сдыхаются они так просто от меня, как же! Только я теперь как партизан. Тихо, молча. Батя с директором говорил. Теперь если в чем меня засекут — хана. Такие вот дела, брат Саранча.

— Тоже, вспомнил, — с некоторой обидой ответил Сашка, — какая я теперь саранча? У врача был недавно, из-за этого роста даже от физкультуры освободили, не до футбола теперь. Говорят, что сердце и сосуды должны за полгода приспособиться.

— Класс! — Петька даже присел от восторга. — Не-е, это круто. Все в приседе пешком, а ты, как мэн, по-взрослому, «летящей походкой, ты вышел из мая…» — фальшиво воспроизвел он какой-то пошловатый мотив.

Кто же мог знать, что день, так обыденно начавшийся, в корне изменит, да что там изменит, перевернет его, и не только его, Сашкину, жизнь.

На углу Пушкинской, рядом с киоском, распрощались. Пожали руки. Петьке вверх, а Сашке вниз. Пошел, как всегда, свесив голову, мусор рассматривает, трещины в асфальте считает. За новым, жутким этим памятником, не доходя до «McDonald's», как обычно, кучами кулечки, стаканчики. Не отказал себе в удовольствии, поддел ногой фирменный пакетик, а под ним что-то блеснуло. Грязно, черт его возьми. Нашел в портфеле ненужную бумажку, брезгливо, двумя пальцами поднял и обмер. Часы, да еще какие, с калькулятором и кучей кнопочек. Ничего себе счастливый случай.

Оглянулся вокруг на всякий пожарный. Никто внимания не обращает, никто часы не ищет. Хозяина нет, наверное. Достал из портфеля кулечек, аккуратно положил, почти вприпрыжку домой, лишь бы они в этой грязи не испортились, неизвестно ведь, сколько валяются.

Часы оказались в полной исправности. Корпус блестящий, Сашка таких вообще не видал. Снизу и сверху круглого, под старину, циферблата — по двадцать маленьких кнопочек да на самом корпусе еще несколько. Попытался найти производителя, но обнаружил только какие-то значки по вертикали. «Японские, наверное, — привычно рассудил он, — умеют делать, гады». Проверил калькулятор: разделил 100000000 на 9 и получил, как и следовало ожидать, 11111111,1. Предназначение остальных кнопочек он выяснять не стал. Спрятав часы подальше, решил, что потом все успеет.

Вспомнил, о чем говорила историчка, мол завтра в школе, может быть, начнет работу какая-то комиссия, а председатель ее сам когда-то преподавал историю, так что, скорее всего, к ним и заявятся. Просила повторить Полтавскую битву. Кстати, с историей у Сашки было почти все в порядке. Сражения он любил всякие, про полководцев знал много, но как начиналось это вечное «молотите, быки, молотите…» или «положение крестьянства в Средневековой Европе было крайне тяжелое», так он начинал скучать. Да и с цифрами у него бывали беды крупные, так что даже очень известные события легко меняли не только десятилетия, но и века.

Если бы ему четыре месяца назад сказали, что он, Александр Сарана, в здравом рассудке и памяти, вечером 1 сентября будет зубрить историю, то он в лучшем случае бы рассмеялся, а то и по уху огрел. А теперь собрал по полкам все, что можно, от «Всемирной истории» до «100 великих битв», и принялся с неожиданным интересом сравнивать описание тех далеких событий.

Текст укладывался в голове легко, да и воображение у Сашки всегда было приличное, говорить, правда, у него не получалось совсем. Как про себя, так хоть часами, а когда кто-то слушает или, там, в школе у доски… Ничего почти не получалось, будто слова забывались, сплошное жалкое тык-мык.

Наверное, часа два читал, даже когда мама с работы пришла, перекинулись лишь несколькими словами, что там можно про школу говорить. Вернулся за стол, но не утерпел, достал из коробки часы, случайно нажал кнопку сбоку. На какую-то долю секунды, не больше. Часы тоненько тинькнули, на матовой поверхности появился символ «please, уеаг». Сашка с опаской посмотрел на возникшие, словно всплывшие из матовой глубины буквы, все-таки иностранный язык, но не спасовал: сколько лет английский учит, зря, что ли? Быстро набрал 1709. Цифры через несколько мгновений растаяли, снова появился текст «detail». Это слово поначалу поставило его в тупик, но ненадолго. Поковырявшись секунд двадцать, благо, с набором SMS'oк проблем не было, напечатал «Poltava». С буквами произошло то же, что и с цифрами, теперь из глубины экрана всплыло «please, enter».

Еще четыре месяца назад Сашка бы не колебался ни секунды. Теперь он огляделся по сторонам, взял почему-то ножик для разрезания бумаги и положил в карман. Enter так enter, одними губами прошептал он и нажал заветную кнопочку…

Пахнуло гарью. Откуда-то издалека донесся многоголосый крик. Сухим треском раздался залп и следом за тяжелым «бух», физически ощутимо вдавливаясь в воздух, над головой пронеслось ядро. Сашка сидел в неглубокой траншее ни жив ни мертв, не понимал, как, куда и за что попал. После того как в воздухе над ним пронеслось еще несколько ядер, осторожно высунул голову и ахнул. На изрытом железом поле, совсем рядом, выстраивались полки. Офицеры с яркими плюмажами, не кланяясь пулям, важно вышагивали вдоль шеренг. Он едва успел бросить быстрый взгляд назад, где, ощетинившись штыками, шла как на подбор рослая, закаленная в боях сине-желтая пехота, как все накрыл, словно лавина, накатывающийся звук «у-а-а-а». Сухой треск залпа лишь на секунду приостановил это победное «у-а-а-а», и, словно волна, оно прокатилось дальше. В яму к нему буквально упал страшный, усатый, в пороховом кислом дыму солдат, раненый. Темное пятно расползалось на боку.

— А, зацепила, дура, — кричал он. Диким взором поглядел на Сашку, — не боись, малец, достань вон тряпицу, перевяжи.

Сашка робел. От вида крови неприятно поташнивало, руки тряслись. Едва управился. Солдат исподволь рассматривал его, но ничего не говорил, сопел только, и лицо все бледнело. Еле уложил раненого поудобнее, а сам осторожно высунулся из траншеи.

— Ну что, неужто опять отбились шведы? Сине-желтые, словно на плацу, смыкали ряды вокруг раненых и убитых, быстро перезаряжали винтовки.

— Как на параде стоят, а где наши?

— Буде им. Сейчас царь-батюшка сам подойдет, с новыми полками, неможна нам отступить, никак неможна.

И, словно в подтверждение слов раненого солдата, раздался залп батареи, Сашка увидел в сотне метров от себя бело-серые дымы, и туча ядер с победным ревом вонзилась в воздух. Где-то далеко слышалось все то же яростное «у-а-а-а». Земля ощутимо гудела. Каким-то внутренним чувством Сашка понял: конница. Высунулся почти по пояс, ничего не боялся, удивительно, словно в бинокль, увидел, как из-за пологого холма, покрытого редким кустарником, вынеслась лавина всадников, впереди весь в лентах, синих, белых, красных, словно слившийся с конем всадник, блестит клинок в руке. Навстречу, низко пригнувшись к шеям лошадей, тяжелой серой массой летит вражеская кавалерия. Сердце Сашки сначала замерло, а потом заколотилось, как никогда в жизни.