– Мы не мафия, – пытался я убедить своих друзей, – однако начинаем вести себя, как мафиози. Разве вы не понимаете, что мы играем по их правилам и следуем закону круговой поруки? Разве не догадываетесь, что вас хотят упечь за решетку на всю жизнь? Усвойте же, мы станем сильней, если у нас появится надежда выйти на свободу.

Ничего не поделаешь. Они думали, мое предложение продиктовано отчаянием, ведь мне уже нечего терять. Они не понимали, что им тоже пришел конец и адвокаты преследуют только одну цель: поживиться на славу за их счет. Если у человека есть надежда спастись от сурового наказания, он готов отдать все свои сбережения. И законники отлично знали это и ненавидели меня за то, что я советовал друзьям отозвать мандат. Некоторым из товарищей я откровенно высказывал свое мнение и убеждал их в том, что бесполезно вызывать из Рима адвокатов с громким именем – хотя бы потому, что те адвокаты гораздо хуже местных защитников разбирались в историческом контексте, в котором свершились все наши дела.

Как я и думал, мне дали пожизненное. Против меня собрали неопровержимые доказательства. Некоторые из этих доказательств были взяты из материалов старых процессов, истекших за давностью лет.

В нашем судебном разбирательстве не было ничего кафкианского, как пытались представить нам это адвокаты. Ничего абсурдного и парадоксального. Кафка же пытался описать слепой, лишенный логики и непредсказуемый бюрократический механизм. Напротив, я не без удивления обнаружил, что наши следователи отличались высоким профессионализмом.

Особенно меня поразили съемки, сделанные скрытыми камерами, которые полиция установила в наших домах – а мы-то считали их самыми надежными убежищами. Невероятно: я видел себя в черно-белых кадрах на экране и отчетливо слышал свой голос. Какими же мы были наивными. Тогда я понял, что в течение долгого времени полиция не предпринимала против нас никаких мер, потому что собирала доказательства. И эти доказательства настолько весомые, что защищаться бессмысленно. Подавляющее большинство обвиняемых, как я заметил, не смогли противопоставить обвинениям достойных аргументов.

Я наконец осознал силу государства в борьбе с организованной преступностью. Огромное количество людей и передовых технологий было задействовано, чтобы уничтожить нас.

Мне стало смешно при воспоминании о том, как однажды мы решили обзавестись специальным аппаратом для обнаружения микрочипов. И мы даже находили те жучки, которые следователи, играя в поддавки, позволяли нам обнаружить, чтобы отвлечь наше внимание. На самом же деле они постоянно прослушивали наши разговоры, а когда не могли нас услышать, хорошо знали, где мы находимся. Против сил правопорядка с их ультрасовременным оружием мы были словно папуасы с копьями. Наше поражение было предопределено.

Во время судебного разбирательства я не только осознал мастерство уголовной полиции и значимость проведенного ими расследования, но также значимость последствий этого расследования.

Прежде у меня было поверхностное, далекое от реальности видение нашей войны, но после всего, с чем я столкнулся на суде, не осталось и следа от моего идеализма и глупых романтических установок, которые поддерживали мой дух.

Я узнал о низких поступках и предательстве разных группировок. Понял, что в наших действиях не было ничего благородного и правильного. Мы убивали людей, исходя из узких, эгоистичных побуждений, и часто меняли свое мнение. Впоследствии вскрылось слишком много подлостей. Например, история о том, как один из наших сообщников выстрелил в голову своему другу детства – только потому, что ожидал одобрения этого поступка мафией.

Впрочем, тот друг чудом спасся и открыл имя своего неудачливого убийцы. Или возьмем еще один характерный случай: “Коза Ностра” пообещала ребятам из “Стидды” тонну блоков с сигаретами, желая убедить их, будто мафия испугалась и хочет привлечь ребят на свою сторону. В действительности мафия решила перерезать парней, пока те будут разгружать сигареты. Или эпизод, когда один мафиози предложил юнцам, укрывающимся от правосудия, погостить у него в деревенском домике, а потом вызвал своих шестерок, и те убили гостей.

Перечень событий, восстановленных по записям следователей, потряс нас всех. Я убивал, думая, что действую из благородных побуждений, но не мог представить себе, что есть люди, способные убить друга, не желая возвращать ему деньги за партию наркотиков или просто долг или подозревая того в порочной связи с его женой или женой его приятеля. Или просто ради того, чтобы замести следы и отвести от себя подозрение в совершенных преступлениях. Суть в том, что каждое преступление обрамлял ореол великого идеала, служившего моральным оправданием зла.

А потом настал черед Тото. Моего дорогого друга детства Тото Фимминедды. Он прошел мимо моей клетки и сел на скамью свидетелей. Я заметил, что он сильно постарел. Он весь поседел, хотя мы с ним ровесники. Наши взгляды встретились.

– Привет, Тото! – обратился я к нему с грустной улыбкой.

– Привет, Антонио! – ответил он мне с едкой усмешкой.

Возможно, он усмотрел в моем приветствии издевку, но он ошибся.

Я выслушал его показания, которые длились пять бесконечных часов. Тото рассказал о причинах, которые привели его в “Коза Ностру”. Главной причиной оказался я. Я слушал его внимательно и сильно удивился его словам. Оказывается, именно я превратил его жизнь в ад, выпалил он сразу же. Я побледнел.

“Возможно ли, чтобы я был таким мерзавцем в его глазах?” – мучился я вопросом. Я знал Тото очень хорошо, даже слишком хорошо. Его обвинения глубоко ранили меня.

Я узнал, что более года он был моим злейшим врагом. Он несколько раз покушался на мою жизнь, и мне удалось избежать этих покушений только чудом.

Во мне росла ненависть к Тото, особенно когда он заявил, что убил бы меня, не колеблясь, даже если бы заодно со мной погибли невинные люди. В том числе хорошо знакомые ему люди. Тото убил моего кузена только потому, что тот связан со мной кровным родством.

Я был потрясен. А ведь я всегда защищал его, когда мои сообщники пытались выставить его в дурном свете и говорили, что видели Тото в компании с нашими худшими врагами, вроде Микеле и Паскуале. Я всегда защищал его от ребят, когда мы были маленькими.

Потом Тото открыл ключевую причину ненависти ко мне. Он, смеясь, напомнил о том дне, когда пнул ногой мотоцикл карабинеров и подставил меня. Прекратив смеяться, он сказал, что я расквитался с ним за тумаки, полученные мной от карабинеров. Но Тото ненавидел меня не из-за затрещин, которыми я его наградил, – он ненавидел меня потому, что я не простил ему той злой шутки.

Невероятно, подумал я, – вот, значит, причина великой ненависти. Даже председатель суда невольно улыбнулся.

– Да мы же были мальчишками, Тото! – не удержался я и закричал ему из клетки. – Неужели ты решился убить меня за это? Боже мой, мы же выросли вместе, наши семьи дружили, твоя мать и моя любили друг друга, как сестры… Ублюдок!!!

Председатель суда, увидев меня в таком состоянии, приказал отправить меня в камеру. Пока охранники выводили меня из зала, я еще раз посмотрел на Тото: он сидел неподвижно, опустив голову и уставившись на свои ботинки. И этот последний образ бывшего друга детства навсегда врезался в мою память.