– Слишком поздно… И я не могу с ним так поступить. Я отнял у него свою сестру.

– Нет! Прекрати! Ты тут ни при чем.

– Возможно, это так для тебя, для моих родителей, но с его точки зрения я не сумел ее спасти. Сегодня я прочел это в его взгляде. И даже если вы расстались и больше не любите друг друга, ты мать его детей и всегда будешь ею, поэтому он не вынесет того, что я здесь, живу с тобой, люблю тебя. Для него будет нестерпимой сама мысль, что его сын и дочь со мной. Это будет все время напоминать ему, что я отнял у него жизнь, о которой он мечтал. Я и так принес ему слишком много страданий.

– Он не имеет права лишать тебя твоей жизни…

– Эрмина, твои дети никогда не будут моими, они всегда останутся детьми Самюэля. Я их уже люблю, люблю потому, что они твои, но всякий раз, как я вспомню об их отце, я стану вспоминать и Эмму, у которой так никогда и не было ребенка от Самюэля. Вот какие противоречия меня терзают, понимаешь ты это?!

– А как же я? Я кого-нибудь волную? – Я оттолкнула его руку и встала. – Самюэль отказывается прощать тебя, ты сам не соглашаешься простить себя, а за все это должна расплачиваться я? Почему? Я ни в чем не виновата. Все мне врали, все, Василий! Зачем? Если бы я знала, мы бы не дошли до такого сегодня…

– Я не могу отвечать за них… Самюэль мог бы объяснить…

– Но сегодня твоих родителей уже нет. И это больнее всего. Джо и Маша… – Мой голос надломился.

Василий сделал шаг ко мне.

– Не прикасайся ко мне! Ты не знаешь, что такое не иметь родителей. Я любила Джо и Машу так, словно они были моими родными отцом и матерью, и мечтала, чтобы они были ими. А оказалось, что они предали меня так же, как моя собственная мать, когда бросила меня.

– Эрмина, я не пытаюсь их защищать, тем более что я всегда уговаривал их сказать тебе правду. Но если честно, я уверен, что все боялись травмировать тебя.

Он прошел вглубь библиотеки и порылся в ящике. Принес конверт и протянул мне. На нем было написано «Голубке».

– За несколько часов до того, как мама присоединилась к отцу, она сказала, что оставила тебе письмо. И попросила передать его, если тебе станет известна история Самюэля и Эммы.

Я гладила слова, написанные Машей, – с годами я научилась разбирать ее почерк. Мои пальцы дрожали. С этим письмом, с этими словами Маша только что вошла в библиотеку.

– Я сделал то, что должен был, – грустно произнес Василий. – В понедельник все будет кончено. А теперь я оставлю тебя с ее письмом. Ваша с мамой любовь меня не касается, это личное дело вас двоих.

Мне бы надо было удержать его рядом, не позволить бесшумно выйти из библиотеки после всего, в чем он только что мне признался и что сломало его жизнь. Надо было, но я не смогла. Маша звала меня. Я села на кушетку, на то самое место, где она сидела, когда предложила мне остаться с ними. И здесь же она объявила, что уезжает насовсем. Я злилась на Машу и одновременно радовалась, что она помнила обо мне до самого конца. Я боролась с нетерпением, мне хотелось как можно скорее прочесть эти строчки, но было ясно: когда я их прочту, все закончится раз и навсегда.

Голубка!

Я сижу в библиотеке, а ты только что ушла на маслобойню. Я следила в окно за тем, как вы – ты, дети и Самюэль – идете по двору. И, наблюдая за вами, я решила написать тебе и попросить прощения. Завтра мне не хватит смелости сделать это. Я не вернусь, я покидаю «Дачу» навсегда и подозреваю, в глубине души ты тоже об этом догадываешься. Василию придется приехать домой, хочет он того или нет. Я достаточно хорошо знаю тебя, голубка, чтобы не сомневаться, что раньше или позже ты заставишь его заговорить. Ты единственный человек, имеющий над ним власть. Поэтому сейчас ты негодуешь, растеряна, полагаешь, что тебя предали, а мой сын ужасно страдает. Мне нет прощения за то, о чем ты только что услышала, хочу лишь объяснить тебе, как получилось, что жизнь поймала нас в ловушку и поставила тебя в это невыносимое положение.

Самюэль не собирался появляться в гостинице, но в результате неудачного стечения обстоятельств его тогдашний хозяин отправил его к нам кое-что исправить. Когда Самюэль приехал и увидел нас, Джо испугался, что бедный парень лишится чувств. Самюэль сразу же предложил нам, что уедет, даже рискуя потерять работу. Мы не могли выставить его за дверь, он был нам дорог, Эмма была так счастлива с ним. И когда он приехал, он как бы немного возвратил нам Эмму, хоть и попросил никогда о ней не говорить, для него это было слишком тяжело, а он все же пытался двигаться вперед. Мы уважали его просьбу, и тебе известно, как нам было трудно вспоминать Эмму. Сегодня вечером я очень жалею, что так и не рассказала тебе, какой она была. От всего сердца надеюсь, что это возьмет на себя Василий. Вы бы с ней очень полюбили друг друга.

Самюэль продолжал приезжать по работе, никто не догадывался, кто он для нас, и наш добрый и благородный Габи тоже хранил тайну. А потом, через какое-то время, Самюэль увлекся тобой. Мы наблюдали за тем, как он оживает, а ты позволяешь ему приручить себя. То, что с вами происходило, было трогательно и красиво. Самюэль понемногу забывал Эмму, начинал соглашаться с тем, что у него есть будущее, а мы никогда на него за это не обижались. Этого хотела бы Эмма. А ты, голубка, перестала дожидаться Василия – для меня не секрет, что ты его ждала, – но я не сержусь на тебя за это. Ты не была готова принять его. Он тогда слишком ненавидел себя и не мог любить тебя так, как ты того заслуживала… С Самюэлем ты успокоилась, ты излучала счастье, безмятежность и душевный покой. Мы достаточно хорошо знали его, чтобы быть уверенными: он не будет давить на тебя и никогда не причинит тебе зла. Но мы знали еще и то, что, позволяя развиваться вашим отношениям, мы окончательно теряем сына. Я столько раз порывалась все тебе рассказать, мне было невыносимо лгать тебе. Но, раскрыв правду, мы тем самым убили бы Самюэля во второй раз. К тому же меня приводила в ужас мысль, что я могу тебя потерять. Как бы ты реагировала, услышав, кто для нас Самюэль, узнав, что человек, в которого ты влюбилась, был большой и единственной любовью нашей дочери? Прислушайся к своему сердцу, голубка, и задумайся. Что бы ты тогда сделала?

Я бы ушла. Побоялась неподъемного для моих плеч груза – занять место умершей. И я бы утратила ту малую толику уверенности в себе, которая у меня еще оставалась. Уверенности в себе и доверия к другим.

Я уже потеряла дочь, считала, что сын никогда не вернется, и тут наш с Джо выбор – поберечь счастье Самюэля или открыть тебе правду – никакой роли не играл. Василий ни за что не появился бы здесь, если бы ты отсюда уехала. Ты хорошо знаешь Джо, тебе известно, что ему было сложно говорить о подобных вещах, но он меня предупредил. Потому что представлял себе реакцию сына, который слеплен из того же теста, что и он сам, и прочел в глазах Василия, когда тот на тебя смотрел, такую же всепоглощающую любовь, как та, что Джо испытывал ко мне.

И тогда я сделала выбор. Не захотела терять своего последнего ребенка. Послушай, голубка, теперь, когда я готова совсем скоро встретиться с Джо, я могу это произнести: ты наша младшенькая, мы тебя любим так, как если бы в тебе текла наша кровь. Не то что ты заменила Эмму в нашем сердце, ты пришла и просто присоединилась к нам, заняла свое собственное, исключительно твое место, и принадлежало оно только тебе. Ты сделала нас счастливыми, мы гордимся тобой. Голубка, завтра мне будет тяжело покидать «Дачу», но эта тяжесть несравнима с безмерной печалью от того, что я оставляю тебя и не смогу больше тебя обнять, увидеть, как ты улыбаешься, смеешься, порхаешь по «Даче».