– К тому же у нас имеется злоупотребление влиянием.

– А, ну да, твой довод об оказанном давлении… Я всегда избегала вести дела по этой дорожке. Злоупотребление влиянием – это принуждение: покойную должны были силой заставить написать в завещании то, чего она не хотела. В твою пользу говорит то, что сила принуждения варьируется в зависимости от силы воли принуждаемого, и если воля ослабевает в результате расстройства психики, требуется совсем немного принуждения, чтобы ее сломить. Но остается проблема – нужно ли влиять на человека там, где он и сам не против что-то сделать? Короче, если Эдвард допекал или упрашивал твою маму отписать ему дом в пожизненное пользование, этого недостаточно. Тебе придется убедить суд с высокой вероятностью, что Эдвард решился на нечто посерьезнее, что он действительно заставил ее распорядиться имуществом вопреки голосу разума. И вот этого ты мне пока не доказала.

В дверь постучал молодой барристер и сунул голову в кабинет. Бриджит пообещала присоединиться к нему через секунду.

– Ну, значит, что, Сьюзен, – подытожила она, вставая. – Я тебе советую забыть о злоупотреблении влиянием и сосредоточиться на недееспособности. Медицинские записи, подкрепленные свидетельскими показаниями, станут достойной аргументацией. Побыстрее возьми у свидетелей письменные показания – проследи, чтобы подписали – и разошли всем заинтересованным сторонам. Надеюсь, они капитулируют, не дожидаясь слушания. Желаю удачи, старушка. И не забудь отвалить мне процент от всего, что выиграешь.

Пару дней спустя мне на работу позвонил викарий церкви Св. Стефана.

– Мисс Грин, как я рад, что застал вас! Я много думал о нашей беседе в Сочельник и долго молился о ниспослании божественного совета, как мне поступить. По здравом размышлении я проникся уверенностью, что мой моральный и этический долг – открыть вам то, что доверила мне в приватной беседе ваша матушка, которой уже нет с нами.

– Давно пора, – проворчала я, успев забыть о нашей фамильной тайне, которой якобы владеет бирмингемский викарий.

– Простите, что я так долго колебался, но это был нелегкий выбор. Решающим соображением для меня явилось то, как эта информация повлияет на вас лично и, скорее всего, на ваши поступки в перспективе. Незадолго до своей кончины ваша матушка мучилась сомнениями, не открыть ли вам всю правду. Мне кажется, рано или поздно она бы так и поступила, поэтому чувство внутренней уверенности в правильности моего деяния в конце концов перевесило долг конфиденциальности перед покойной.

– Прекрасно. Уверена, Господь вас поймет. Так что вы хотели мне сказать?

– О, это не та информация, какой можно поделиться по телефону. Приходите ко мне в ризницу, и я вам все объясню.

– Вы понимаете, что я живу за восемьсот миль от Бирмингема и нахожусь на восьмом месяце беременности?!

– Понимаю, мисс Грин, и прошу у вас прощения за беспокойство, особенно в вашем деликатном положении. Но я уверен, знай ваша матушка, о чем я собираюсь вам рассказать, она бы предпочла, чтобы это состоялось в личном разговоре.

Между тем я действительно подумывала съездить на малую родину. Я уже распечатала свидетельские показания для викария, Маргарет и тетки Сильвии и хотела лично проследить за подписанием.

– Хорошо. Как вам следующая пятница, после обеда?

– Идеально. – Пауза. – Я бы посоветовал вам приехать не одной, а с подругой или родственницей – для поддержки.

23

Кейт забралась на чердак над своей квартирой, а я придерживала стремянку и решительно отметала попытки Авы и Ноя полезть за мамочкой. Через несколько секунд Кейт показалась с огромной хозяйственной сумкой, полной одежды для новорожденного, и подала ее мне.

– Бросьте в стиральную машину, будет как новенькое, – громко сказала она, снова исчезая в люке. За сумкой последовала переноска для младенцев, а за ней черный полиэтиленовый мешок, где оказалось постельное белье и автомобильное сиденье для ребенка первых месяцев жизни. – Вначале мало что нужно, кроме пачки подгузников!

– Но куда я все это дену?

– Придумается что-то. Думайте о квартире как о Тардисе[11] и сами удивитесь, сколько можно в нее напихать…

Я предложила Кейт заплатить, но она отказалась:

– Когда вы из этого вырастете, мы снова все уберем на чердак. Кто знает, кому из нас они первой понадобятся!

– Очень смешно…

Вечером я уселась в гостиной с хозяйственной сумкой и принялась вынимать оттуда разнообразные комбинезончики, жилетики, кофточки, курточки, шапочки и варежки, все невероятно маленькое, как одежки моей Тайни Тирс. Я буквально не расставалась с этой куклой с той минуты, как развернула подарок на мой третий день рожденья, и до того дня пять лет спустя, когда она таинственно исчезла из моей комнаты, пока мы с матерью ходили за покупками к Рождеству. Мать сказала, что я наверняка взяла куклу с собой и забыла где-нибудь, но я знала, что это не так. Эдвард выглядел очень довольным собой, когда мы вернулись домой, порядком уставшие от толпы в центральных магазинах, и только вечером я поняла почему. Но доказать мне было нечем, а мать пришла в ярость, когда я выдвинула свое обвинение.

– У меня этому паршивцу такое с рук бы не сошло, – заплетающимся языком проговорил отец. – А она ему даже убийство в этом доме спустит!

Когда я стирала одежду для новорожденного, зазвонил телефон. На дисплее отобразился номер Роба, от которого почти месяц не было ни слуху ни духу. Охваченная необъяснимым трепетом, я задержала руку над трубкой и схватила ее за секунду до того, как включился автоответчик.

– Алло.

– Сьюзен, как приятно слышать твой голос! Будто целую вечность не созванивались!

– Но с последнего звонка действительно прошло немало времени.

– Время просто исчезает! Я был занят по горло!

– Понятно.

– Все прошло блестяще, Сьюзен! Сперва с Элисон было малость неловко – она меня прощупывала-проверяла, действительно ли я изменился или такой же козел, как двадцать пять лет назад. Видимо, я ее убедил, и она решила взять на работе небольшой отпуск, показать мне Эдинбург и познакомить со своими родителями и двумя младшими детьми. Один учится в городском колледже, другой подрабатывает подмастерьем в местной столярной мастерской…

– Какая прелесть.

– Ее родаки повели себя на редкость дружелюбно, не в пример тому, как много лет назад. Прошлое прощено и забыто; теперь у них появился новый негодяй – бывший муж Элисон. По сравнению с ним я оказался не таким уж плохим.

– Полагаю, ты познакомился со своим сыном?

– Да, наконец-то! Джеймс поступил в аспирантуру Ливерпульского универа. Элисон предложила к нему съездить, чтобы она представила нас друг другу, поэтому спустя недельку в Эдинбурге мы махнули в Ливерпуль. Слушай, у меня не хватит слов это описать: сказать, что это был лучший день в моей жизни, недостаточно. Я оказался не совсем готов к знакомству: умом я понимал, что он уже молодой человек двадцати трех годочков, но подсознательно воспринимал его как мальчика. Джеймс оказался такой же каланчой, как и я, даже повыше, и крепче. И носит великолепную густую бороду. Потрясающий парень! Элисон его отлично воспитала.